В числе наиболее значимых трудов выделим также работу С. К. Гогеля «Роль общества в деле борьбы с преступностью», выпущенную в 1906 г.[61] Здесь автор утверждал, что за последние сто лет наблюдался неуклонный рост преступности, «с некоторыми колебаниями». Это обстоятельство привело к значительному росту содержащихся в местах лишения свободы, которые стали «по существу единственным» реальным наказанием. Однако надежды на тюрьму как средство не только кары, но и исправления не оправдались. Как пишет Гогель, «не только не было достигнуто уменьшения преступности, но и не удалось задержать роста ее». Напротив, увеличилось число рецидивистов. Перестройка же тюрем по одиночной системе оказалась не по средствам государству, а существующие в России тюрьмы превратились в «академию порока и преступления». Более того, по утверждению автора, и одиночные тюрьмы, на которые возлагали надежды как западные, так и российские пенитенциаристы, оказались не способны решать проблему исправления арестантов и соответственно искоренения рецидива. В данной связи ученым был поставлен вопрос о кардинальном пересмотре государственной пенитенциарной политики.

Говоря о значимости отмеченных выше работ, все более опиравшихся на российский опыт, активно разрабатывавших непосредственно вопросы истории пенитенциарной политики в России, следует признать, что их авторы все же тяготели к описанию текущих проблем, поскольку исследования содержали скорее исторические экскурсы, хотя порой и довольно развернутые.

В этом же ряду работ, в большей степени описывающих положение в российских пенитенциарных учреждениях, следует назвать произведения П. Л. Кропоткина, В. Н. Никитина, И. П. Белоконского, М. М. Исаева, В. В. Набокова[62] и др.

Фиксируя рост общественного и научного интереса к пенитенциарной политике и истории ее разработки и реализации, отметим также изначальную политизированность значительной части исследований. В условиях углублявшегося внутриполитического кризиса внимание большинства авторов привлекали именно политические заключенные[63], хотя их численность на фоне уголовных преступников была совершенно незначительной. В данной ситуации исследователи стремились «проследить историю русских государственных тюрем, а также историю нашей ссылки в связи с развитием общественного движения»[64]. Постановка такой задачи, в свою очередь, обусловливала особенности изучения темы. На наш взгляд, они состоят в известной односторонности и фрагментарности появлявшихся трудов. Внимание авторов зачастую ограничивалось лишь «нашими Бастилиями» – наиболее известными тюрьмами, в которых содержались политические, а также религиозные диссиденты (Шлиссельбург, Петропавловская крепость, Суздальская тюрьма и т. п.). В принципе это можно считать одной из характерных черт дореволюционной историографии.[65]

При этом в зависимости от политических взглядов исследователей такие работы отличала различная степень радикализма в отрицании существующего порядка вещей. На наш взгляд, именно в это время усилиями публицистически ориентированных авторов была заложена традиция упрощенного понимания пенитенциарной системы не как неотъемлемой части государственной машины, а лишь как орудия угнетения.

Тем не менее мы далеки от однозначных оценок. Либеральная[66], а отчасти и революционная традиции в изучении проблем истории российской пенитенциарной политики обусловили появление целого ряда работ, не просто отмеченных стремлением к безудержной, зачастую крайне тенденциозной критике, но и свидетельствующих о накоплении позитивных знаний о тюремной системе Российской империи. Позитивом в данном случае было уже выявление застарелых язв пенитенциарной системы России.