Не все коту масленица. Эта поговорка преследовала Егорова по жизни. В школе упоминали кота и счастливое время масленицы, когда по усам стекают ручьи жирной сметаны, в том смысле что у спортсмена по пулевой стрельбе, кроме пистолетов и винтовок, должны быть в жизни и другие приоритеты, например, школьные уроки. Какие бы медали и кубки Василий ни привозил с соревнований, ему дома все время талдычили про успеваемость.

В Академии ФСБ кот маячил на горизонте то и дело со своей наглой рыжей мордой в контексте родственных связей Василия. Дед генерал и отец полковник (пусть и отставные давно), поэтому Василий не имел права расслабиться ни на минуту.

Небольшая передышка выдалась только в Ижевске, где Егоров работал в Удмуртском УФСБ. Но по возвращении в Москву все началось по новой. А уж после того как Егорова за удачно завершенное дело и после ранения, полученного в Сирии, наградили медалью «За отвагу», коситься и подначивать стали еще азартнее. В деталях его удач разбираться никто не собирался, да и не позволяла секретность разузнать эти детали. Зато охотно перемывали косточки его неудачам, реальным и надуманным. И находили объяснение награждению всё в том же банальном родстве с дедом-генералом и отцом-полковником.

У Егорова ныла раненая лопатка с отколотым куском кости – болезненным доказательством их неправоты. И он все чаще пропадал в подвальном тире рядом с домом два, покорно принимая выговоры от шефа за необоснованные отлучки с рабочего места.

Получая отдачей «Гюрзы» или «Стечкина» в локоть, Вася с трагической морщинкой, пересекавшей лоб, прокручивал невеселые мысли, как на заевшей бобине советского кинопроектора.

Он в детстве бывал в кинобудке, где работал дядя Саня – брат матери. Там стояли два огромных кинопроектора и в углу лежали стопки металлических серебристых коробок с кинопленкой. Через узкую щель, в которую, как пулемет в дзоте, был вставлен проектор, можно было смотреть кино.

В пыльном луче высвечивались головы сидящих в зале зрителей. И ощущение Егорова, что он всегда отстранен от ситуации, не сидит среди зрителей, а смотрит на всё со стороны, запомнилось и преследовало его до сих пор.

Мнилось Егорову, что все самое интересное в его биографии уже случилось – и оперативные мероприятия в боевой обстановке, и перестрелка с воинственными курдами, принявшими их с полковником Горюновым из УБТ за игиловцев, и ранение, и выезд в Сирию снова, когда практически на горячем коне, если так можно назвать машину военной полиции, он врывался на одну за другой базы американцев, выхваченные из турецких клювов, хищно загнутых, как у чаек над Босфором. Награждение… Всё это лишь вспышка, как и мгновенная вспышка из ствола пистолета в полутьме тира, оставляющая ненадолго след на сетчатке глаза. А затем только небольшой дымок и кислый запах пороха послесловием. И больше ничего. Ничего…

В детстве отец обходился с ним жестко. Когда бывал дома, то Василию доставалось частенько. Только на тренировках и соревнованиях, вырвавшись из дома, Егоров чувствовал себя самостоятельным, ловким и расторопным малым, а не «безмозглым паршивцем, из которого ничего путного не выйдет».

Вася бунтовал исключительно в отсутствие отца, часто уезжавшего в командировки. В школе слыл хулиганом и драчуном. Мотал нервы матери и бабушке, уходя из дома, пропадая на улице допоздна, и с замиранием сердца ждал возвращения отца и того, что будут его непременно и немилосердно драть. Мать от бессилия с ним справиться то и дело грозила: «Отец вернется, он тебе задаст». И тот задавал от души, вечно недовольный окружающими и самим собой.