Служка подождал, пока все зайдут, и, заперев дверь, повел их низким, полутемным коридором, который вскоре вышел в великолепную сводчатую анфиладу, где выбеленные прямоугольники оконных проемов были единственными источниками света на фоне окружающего полумрака.

Эстер с любопытством оглядывалась. Неведомые зодчие, врезавшие когда-то это строение в камень, наделили свое детище не только грозным видом, но и неповторимой суровой красотой. Каменный пол был выложен крупными цветными плитами, секции анфилады разделяли высокие колонны с изящными капителями. Напротив каждого окна разместился барельеф, где осененные мягким, рассеянным светом оживали фигуры древности. Эстер, позабыв о волнении, во все глаза рассматривала застывшие картины: батальные сцены, светские приемы, диковинные сады и божественные явления. Изумительной красоты резьба поражала воображение, но совершенно не соотносилась с аскетичным лекарским бытом. Во всяком случае, таким, как его представляла себе Эстер.

Они шли по длинной парадной галерее, и Эстер с грустью отмечала, что время не пощадило внутреннее убранство монастыря. Все барельефы чуть ниже уровня плеча были сильно затерты, а кое-где отколоты. Во многих местах из них выкрошились целые куски, и никто не озаботился восстановлением. В полу зияли глубокие трещины. В углах скопился мелкий мусор.

Несмотря на теплый день, из бойниц ощутимо тянуло сквозняком, а от скальной стены веяло сыростью. Паренек все вел и вел их этим гулким коридором, и оттого, что им до сих пор никого не встретилось, ощущение запустения только усиливалось. Неожиданно слева открылся узкий проход, провожатый ловко нырнул в темноту и застучал каблуками по лестнице. Тамаш свернул следом. Остальные последовали за ними.

После крутого винтового спуска они вышли в другом коридоре и снова зашагали дальше. Убранство здесь было попроще, а кое-где на стенах пестрели плохо затертые надписи и хулиганские рисунки. Внезапно пустота рассыпалась звуками, и из неприметного бокового хода выскочила стайка мальчишек лет десяти-двенадцати. Увидев взрослых, они испуганно застыли, пряча за спинами перемазанные углем ручонки, а виноватые чумазые мордахи не оставляли сомнений в том, каким делом они только что занимались.

Парнишка-привратник, сам не старше пятнадцати, важно зашикал на мальчишек, раздувая худые щеки и косясь на чужаков. Мелкота обидно загоготала и так же внезапно растворилась в коридорах, откуда еще некоторое время раздавался детский хохот.

Вскоре коридор кончился, и путники остановились перед каменной кладкой с приоткрытой массивной дверью, судя по виду – весьма древней. Справа виднелся еще один боковой ход. Молодой служка заглянул в дверную щель и, получив какой-то знак, велел всем войти.

Тамаш немного помедлил, одернул рубашку, в который раз пригладил волосы и, глубоко выдохнув, решительно шагнул.

Внутри оказалось просторно. Теплое, желто-оранжевое пламя, потревоженное сквозняком, мягко заколыхалось, и по стенам заметались тени, разбегаясь от висевшего на стене факела. Тамаш застыл: перед ним, отгороженный столом с бумагами, стоял молодой лекарь лет двадцати с небольшим.

Наместник поднял глаза и сощурился, силясь разглядеть вошедших. Явно не преуспев, он пошарил под бумагами и вытащил треснувший монокль. Сквозь стеклышко он снова внимательно посмотрел на вошедших.

– Что случилось, Марко? – обратился он к служке.

– Да, вот, вашество. Работы просят, – почесал затылок мальчишка.

– Работы… – вздохнул молодой лекарь. – Ну ладно. Спасибо тебе. Ступай к воротам.

Он подождал, пока парень уйдет, и снова оглядел чужаков.