О Карабахе, об армянах, о российско-азербайджанских отношениях, об азербайджанцах в России, о внутренней политике.

Честно говоря, я здорово захмелел и не хорошо помню свои слова. Меня заботило только одно: не ударить в грязь перед ними и не испортить своим поведением этот маленький праздник.

Должен признаться, что пили эти трое дай боже. Я пару раз схитрил, пропустил. Да за ними и не угонишься. Вагиф все время повторял:

-Что, кушать пришли что – ли? Поднимай рюмки.

Я глубоко вдохнул влажный морской воздух и обернулся к Вагифу.

Он пригнулся к парапету и задумчиво смотрел на море.

-Тебе нехорошо? – спросил я

-Мне давно нехорошо, – вяло ответил он

-Что-то случилось? – обеспокоился я

-Знаешь,– обернулся он ко мне, – вот мы за столом много говорили. А ответа нет. Как дальше жить? Дочка растет, я старею. В последнее время все боюсь умереть. А мне умирать пока рано. Знаешь, сколько незаконченных дел?

-это на тебя водка подействовала., – улыбнулся я , – она на кого как действует. Кому петь хочется, кому спать, а на тебя тоску наводит. Успокойся.

Мимо нас прошла молодая пара, тесно прижавшись друг к другу и весело щебеча.

-Спокойно как идут, не бояться, – проговорил я, – У нас так спокойно не пройдешь.

-У нас давно все спокойно. Благодаря Гейдар Алиевичу. Хоть до утра гуляй – обстановка под контролем.

-Слушай, а тебе домой не пора? Поздно уже.

-Домой?– задумчиво переспросил Вагиф, – Поздно? Я тебе вот что расскажу.

Это было в ночь на двадцатое января тысяча девятьсот девяностого года. Тогда обстановка в городе была ужасной. Народ сидел у костров на площадях и не собирался домой, было решено своим телами не допустить советские войска в город.

Я работал тогда в вечернюю смену. К ночи решил смотаться домой. Вышел из метро-а тут танки, машины с солдатами. Стрельба. Я струхнул и обратно в подземку. К своим. Что тогда творилось!

Ну, ты знаешь, были убитые среди гражданского населения. Их похоронили вон там, -он указал рукой вправо, – Нагорный парк. Бывший Кирова.

А через несколько дней ко мне пришел корреспондент оппозиционной газеты.

Узнал, что я в ту ночь в ночную работал. Ну и стал расспрашивать меня о той ночи. А я что? Как было – так и рассказал. А он говорит: “Так нельзя, русские фашисты совершили агрессию против нашего народа, фашистская коммунистическая партия стреляла в безоружный народ. И вы были в это время там, вы герой, который без оружия, без страха вышел против озверевших фашистов в советской форме. Вы не беспокойтесь, в завтрашнем номере прочтете о себе, не ту скромную историю, которую вы рассказали ”.

Я пожал плечами. Что он говорит?

А на следующий день товарищи по работе приносят газету, где на целую страницу рассказ обо мне.

Все с интересом слушают про мое геройство: и как я вышел из подземки и как бросился наперерез бронетранспортеру и как стал помогать раненым.

Одним словом- герой.

Ну написал -и написал. Посмеялись ребята надо мной и забыли.

А через год, в годовщину событий, приходят ко мне двое, журналист и фотограф. Пока тот щелкает, журналист все меня про тот, в прошлый год, спрашивает.

Я ему говорю, что ничего этого не было, я в ту ночь просто работал.

А он мне говорит: ”Не надо скромничать, страна нуждается в героях, мы одни противостояли армии всей страны, пусть мы потеряли убитыми несколько сотен человек, но мы доказали себе и другим, что мы сильны, мы – народ”.

На следующий день в газете опять про меня, большая моя фотография и мои воспоминания. И ни одного моего слова, все выдумки журналиста.

Прошло еще четыре года. На пятилетие меня опять посетители журналисты. И опять то же самое. Только на этот раз в газете вообще ерунду приписали. Буд то я, видя весь этот ужас, приготовил на работе что-то типа “коктейля Молотова”, наполнил бутылку машинным маслом, вышел из метро и с криком: “Фашисты! Нет КПСС” бросил бутылку в танк. А потом пытался уговорить солдат не стрелять.