– Дочка Григория…

– Да знаю уж, слухами земля полнится,– махнула рукой Кривая. – Ко мне чего пришел?

– Следчий говорит, мол нечистый…

– А дьяк?

– А дьяк тут при чём?

– Ну как при чём? – Зинаида поднялась и стала звенеть склянками на полках приколоченным к стене за столом. – Кадило, да святая вода не помогают?

На самом деле Ефросиний, увидев оторванный скальп тут же лишился чувств и привести его в себя смог только Леонид Семёнович – врач из благородных. Теперь же духовное лицо пребывало в больничном покое и заставить его махать кадилом было никак нельзя.

– А…– протянула Кривая. – Занемог священнослужитель. Горазд только на словах с нечистым вести непримиримую войну.

По словам Зинаиды никогда не было ясно прорицает она или пересказывает слухи, тем паче сложно было в том разобраться Игнату, так как общался он с ведьмой всего пятый раз за всё время своей двадцатипятилетней службы в Березняках.

– Так зачем пожаловал? – обернувшись через плечо спросила Зинаида снова.

– Ты что-то говорила о том, что нужно призвать …

– Печальника?

– Угу.

Кривая засмеялась, затем плюхнулась на своё место за столом и утирая слёзы промолвила:

– Так кто ж его призовёт-то?

Игнат посмотрел на ведьму с недоумением.

*

Баба Марья – пожилая, но бодрая ещё женщина клевала носом в церковной лавке. К заутрене прибёг всклокоченный дьяк, и велел собрать все имеющиеся свечи и ладан и отправить с извозчиком к дому Зиновия. Дьяк был бледен и в поту, а под левым глазом лиловел здоровенный синяк. Пахло от святого отца водкой и рвотой, но Ефросиний был трезв как стекло.

Баба Марья послушалась священнослужителя и, припася только с десяток свечечек для собственных нужд, собрала весь имеющийся товар и отправила его к Зиновию. теперь торговать было уж нечем никто не тревожил церковную лавку, только особливо много нынче прихожан было по святую воду.


Ефросиний истово крестился и бил земные, стоя на коленях. В келье дымились аж несколько кадил кряду, горели свечи.

Увиденное ночью рождало в дьяке лишь два желания – молиться и пить горькую, начать Ефросиний решил с молитвы.

*

Дьяка кинули наземь к ногам Григория и осветили фонарём участок мокрой земли. Упал тот неловко, приложившись о лежащий на земле валун. Из глаз брызнули искры, осветив всё вокруг росчерком молнии. Прямо перед носом святого отца лежал оторванный детский скальп. Ефросиний вскочил как подбросил кто, ему стало дурно. Теряя чувства дьяк увидел на крыше хлева длинную тонкую тень, которая раскатом грома посоветовала:

“МОЛИСЬ и КАЙСЯ”


2.

– Нужен Вещеватель,– Зинаида приняла из рук своей ученицы фарфоровую чашечку на фарфоровом же блюдце. По комнате распространился запах чая.

– Хорошо, а где он?

Кривая рассмеялась, аж зашлась, затем утёрла выступившие слёзы кулаком и ответствовала:

– Померли все давно…

Игнат уже набрал воздуху, чтобы начать ругань, но ведьма добавила:

– Один остался. Отшельствует здесь недалече в лесах, поближе к своим питомцам, если вчерась не помер, то ещё поспеем. – прихлебнула из чашки. – Только упрям как чёрт, ни к вечеру будет сказано, капризен как девица.

*

Всю ночь следчего во сне гоняли и высмеивали черти:

“Сюда Василий Петрович” – кричали, маня его в кипящий котёл.

“Гляди какой следчий выискался” – отвешивали ему оплеухи и гоготали.

Затем гнали его нагого по Березняку и стегали розгами.

Посему Василий Петрович пребывал в прескверном расположении духа, а дознавшись с утра о ночном происшествии у Зиновьего хлева совсем уж перепугался в силу своей суеверности и, выпив святой воды, уговорил полицмейстера наведаться к ворожее.

Игнат вошел в земскую избу сер как туча, сел на лавку и угрюмо посмотрел на следчего.