Пока я разбирался с этим делом, приехал его отец, которого немного знал.

Он начал вздыхать и бить себя ладонями по коленам со словами: – Ах, негодяй, ах, негодяй! Ислам, что же делать? – чем ввёрг меня в изумление.

Причиной изумления было то, что он сам, чёрт-те сколько лет проработавший руководителем, лучше меня знал, что в подобных случаях все материалы должны немедленно передаваться в прокуратуру.

Мало того, до этого в разговоре я сказал ему, что если недостача будет немедленно погашена, то из-за уважения к нему, готов взять на себя всю ответственность и никуда ничего не сообщать и отпустить его сына с миром. То есть, фактически, я подставлял себя.

Здесь же, следует отметить, что папаша этот был не какой-то там бедолага, а дербентский «корейко», о котором в народе было известно, что в его закромах накоплено столько, что он подобно туркменбаши может сам себе поставить золотой памятник из золота.

«Корейко», ничего не ответив мне, уехал, но вскоре опять появился и сцена вновь повторилась один к одному. И так несколько раз.

Когда он в очередной раз явился, и вновь, вздохнув и обозвав сына негодяем, спросил: -Ислам, что же делать? У меня отказали тормоза.

Я открытым текстом обозвал его м……м и, послав к соответствующей матери, выставил из кабинета, после чего направил документы в прокуратуру.

Всё остальное уже другая история. Может когда-нибудь и вернусь к ней.

Скажу только, что один из его сыновей, как мне сообщили, сильно обижался, что я так невежливо обошёлся с его папенькой. Угрызений совести у меня это не вызвало.

Сам же папенька однажды, совершенно неожиданно оказавшись со мной в одной компании, вдруг зачем-то стал говорить о том, чтобы я не думал, что у него нет денег. Их у него, оказывается «миллиарды…, миллиарды…».

Ничего кроме брезгливости у меня это, конечно же, вызвать не могло.

Как-то раз мне с одним товарищем пришлось выехать в Хунзах на соболезнование.

Мы могли бы управиться за один день, но он был родом из расположенного рядом небольшого селения, названия которого уже не помню, и, конечно же, не мог вернуться в Махачкалу, не навестив родителей.

Отдав свой долг родственникам усопшего, мы поехали в этот аул, где и переночевали в скромном доме его отца.

Утром, после завтрака, прощаясь с нами, отец товарища – старый сельский учитель вручил нам два совершенно одинаковых пакета, в котором лежали по куску овечьего сыра и сушённой колбасы.

Сыну и мне – человеку, которого он видел впервые в жизни и неизвестно, увидит ли ещё когда-нибудь, он фактически оказал абсолютно одинаковое внимание.

Меня растрогал этот, вроде бы обычный для дагестанца поступок, когда хозяин ради гостя может даже отказать себе в чём-либо, и по дороге думал, что бы сделать ему приятное в ответ.

Вспомнив, что видел у него на столе какой-то дряхлый, потемневший от времени транзисторный радиоприёмник, видимо, служивший окном в мир, решил купить и передать ему через сына что-нибудь более современное и качественное. Однако, по возвращению как-то закрутился в суете дел рабочих и домашних.

Иногда вспоминал о своем намерении, но всегда почему-то невпопад – то поздно ночью, то рано утром, то ещё что-то мешало сразу поехать в магазин и купить.

Прошло много лет и у меня давно уже потеряна связь с его сыном, да и старика, наверное, нет в живых, а я до сих пор всё ещё покупаю ему приёмник.

Была как-то у меня в одном из районов небольшая организация.

По этой причине начальник её – почтенный человек, имел соответствующую ей небольшую зарплату.

Семья же у него была большая и для того, чтобы как-то помочь, по его же просьбе я принял туда и жену, хотя работы для неё, как штатного работника не было никакой.