В действительности же, зная, как в современной России строятся карьеры и образуются умопомрачительные состояния, под элитой, за редким исключением, следует понимать людей, конечно же, способностей выдающихся, но весьма специфичного свойства, которые требуют расшифровки этого определения, как отборное дерьмо.

В телевизионной программе, посвящённой великому Игорю Ильинскому, журналист общается с Татьяной Еремеевой – его вдовой и актрисой, отдавшей Малому театру шесть десятков лет. Удивительно обаятельная, интеллигентная старушка.

Говоря о театре, смущаясь рассказывает, что сейчас она уже не играет. Но все её любят, говорят ей об этом, целуют при встрече…

Затем, выдержав паузу, с лёгкой печалью тихо добавила: – А когда была занята в ролях, молчали.

Много лет назад на одном из соболезнований я оказался рядом с ректором сельхоакадемии (тогда она называлась институтом) ныне, к сожалению, покойным Джамбулатовым Магомедом Мамаевичем.

В это время прибыло несколько старцев – мулл, приглашённых для отпевания.

Прежде, чем пройти в помещение, они приветствовали присутствующих во дворе, а один из них – маленький плюгавенький мужичок особо выделил профессора, бросившись к нему и долго тряся в пожатии руку.

Видимо, понимая, что это привлекло внимание присутствующих, Магомед Мамаевич поведал нам, что товарищ раньше работал у него конюхом в опытном хозяйстве института. А следом рассказал такую историю:

Оказывается, конюх совмещал свою работу ещё с одной – он занимался омовением покойников.

Люди это знали и, если что, приглашали его.

Труд, естественно, оплачивался.

Короче – профессионал.

Всё бы хорошо в этом печальном деле, но как-то раз родственники одного из усопших, войдя в комнату, где он совершал омовение, обнаружили его с плоскогубцами в руках, ковыряющегося во рту покойника – обладателя золотых коронок. Как они его не убили при этом, не знаю.

Однако, товарищ не затерялся и, некоторое время спустя, вновь всплыл.

Правда, сменил специализацию, перейдя от омывания покойников к их отпеванию.

Недавно в больнице скончалась одна близкая нам женщина. Внезапно.

Привезли в реанимационное отделение, а к утру её не стало. В это время так случилось, что рядом с нею не оказалось никого из родственников.

В реанимацию их, как известно, не пускают, а дежуривший у дверей, надо же, именно в этот момент куда-то отлучился. Вернулся, а её уже нет – лежит на каталке, накрытая простынёй. Тело срочно отвезли в мечеть для омовения, оттуда к дому, где жила и сразу же на кладбище.

Всё, как бывает в таких случаях, происходило для семьи умершей в суматохе, и лишь под вечер её дочь вспомнила, что на матери были какие-то золотые украшения. Они исчезли и было непонятно, где. То ли в больнице, то ли в мечети…

Сами украшения ничего особенного из себя не представляли, но были дороги, как память о матери.

Когда моя супруга, бывшая в комнате, где на соболезновании сидели женщины, уже дома вечером рассказала эту историю, я пришёл в ярость и потом долго отходил.

А на следующий день, она же успокоила меня, сообщив, что всё нашлось.

Оказывается, и в больнице после кончины, никто из медицинского персонала не покусился на золото, и в мечети, женщина, совершавшая омовение, сняв украшения с покойной, по завершению процедуры вынесла и передала их кому-то из родственников.

Он же, положив их в карман, вспомнив об этом лишь сутки спустя.

А ведь мог ли бы и там, и там…

Когда никого рядом да и вообще не до украшений. Получается, не столь мы безнадёжны, как иногда кажется.