Петруша достал из рюкзака свою вязаную шапочку и натянул ее до самых век. В конце урока он крикнул «Дичь!» и тем самым прервал самозабвенный рассказ учителя о непростой жизни крестьян в Прекрасную эпоху. Петруша встал, вышел к доске, раскланялся и ушел. Через пару секунд дверь снова открылась.

– Дичь! Ха-ха-ха!

Никто даже не улыбнулся. После звонка можно было снова залезть в телефон. И все лица стали синими от света гаджетов. «Молодец! Давай, иди ко мне. У меня есть для тебя сюрприз. Тебе надо только сделать пару шагов, и он твой. Умничка! Смотри, какие у тебя крепкие ножки!!!» – звучало изо всех динамиков с разницей в пару секунд, поэтому было ощущение, что каждое слово повторяется раз по пятнадцать. «Он твой», «Он твой», «Он твой»… – звучало эхом по всему классу.

– Что происходит? – спросил Николай Алексеевич, когда ему надоело наблюдать за этим сюром.

Танька Плетнева подошла с телефоном к историку. Он строго посмотрел на экран.

– Что именно вас удивило? – спросил он.

Конечно, учителя знали, что Петя Блинов из непростой семьи. Только Петруша не хотел, чтобы об этом знали все. Доступ в его личную жизнь и к настоящим чувствам, как и пароль от семейного облачного хранилища, был только у его близких. Но Хард как-то пробрался в этот фотоархив, который заботливо вел Петруша.

– Понимаешь, Тальк?! Им не подходят условия, созданные гравитацией нашей планеты. Им тут трудно двигаться. Моя мама – взрослый человек – тоже не справилась с этой чертовой гравитацией. Поэтому она умерла. Вышла в окно, решив, что проблемы и земное притяжение ей нипочем. Поэтому у меня теперь семья, которая прекрасно справляется с местными законами физики. Они даже с моей бесконечной пневмонией, прицепившейся с детства, справились. Воздух, понимаешь, Тальк, стал чужим. А мои знают, как дышать этим новым воздухом. И обещали научить нас. Я тебе сейчас расскажу. Только ты слушай, Тальк, внимательно. Когда смеешься, из тебя выходит весь этот яд, который в тебя попал. Смех продлевает жизнь, понимаешь, Тальк?! Это правда, очевидная смешная правда, которую никто не воспринимает всерьез. Смех! Давай вместе со мной: ха-ха-ха! Это как кашель после токсичного вдоха! Еще раз, набери побольше того, что тут есть, и: ха-ха-ха!

– Не могу! Я не могу вдохнуть! Как этим вообще можно дышать?

– Не важно! Давай снова: ха-ха-ха!

– Петруша, отпусти меня… Я не могу. Мне даже думать уже больно, хочу в свою нирвану без смеха и без слез. Позови врача. Черт! Почему я тебя слышу, а ты меня нет?

– Хрен тебе, Тальк! Даже мои борются за жизнь. И ты, чертов альбинос, сейчас проснешься и первое, что произнесешь, будет гребаное «ха-ха-ха»! Моя сестра в пять лет сделала первые шаги на своих полуногах. Ха-ха-ха! У нее почти нет мышц и одно легкое. Одна почка! Ха-ха-ха! Все парные органы ей выданы в одном экземпляре! Ха-ха-ха! А ты, сукин сын, лишился только цвета. И пара переломов не помешают тебе ходить ногами и рисовать руками. Ха-ха-ха! Хочешь мой любимый анекдот? «Нет ручек – нет конфетки»! А без конфетки тут вообще делать нечего! Ха-ха-ха!

Петя заплакал и крепко сжал руку Ильи. В палату вошла Кира Александровна вместе с врачом.

– Петя, тебе пора. Время посещения закончилось. Пойдем.

Он медленно встал. Врач сделал Илье инъекцию.

– Ха-ха-ха! – прозвучало с кровати.

Люди во сне иногда смеются, чаще плачут, еще чаще кричат.

Кира Александровна обняла Петю. Они оба смотрели, как Тальк улыбался с закрытыми глазами, как будто ему снилось что-то очень хорошее.

У вас когда-нибудь бывало так, что вы разбирали сложную конструкцию, а после сборки оставались лишние детали? Я лично ничего такого раньше не собирал, но несколько раз слышал подобные истории. Но теперь я и сам могу рассказать, как после моей самосборки потерялась важная деталь – мой карандаш.