– Лена, надобно подобрать Фролу Кузьмичу экономку, – бодро велел он дочери, едва переступив порог.

– Уже сразу «Фролу Кузьмичу». – Ленкин взгляд полыхнул злостью. – Этот обмылок тебе заполз глубоко в глотку. Эк пузыри пускаешь!

– Не груби отцу, – возмутился Корней. – Человек, может статься, еще одумается.

– Не верится, – тихо буркнула Лена, но в «семерку» пошла.

Было ей грустно и нехорошо. Новый начпоезда, как и иные людишки до него, сразу рассмотрел слабину в характере отца. Это его сельское, врожденное и неистребимое желание быть значимым, уважаемым. Охотно обманываться, доверяя льстивым словам. Пару раз назвали умным, похвалили за грамотную работу, пообещали и впредь считаться с мнением – и он уже вздыхает, украдкой обдумывает, верное ли затеял дело с доносом на такого тактичного и вежливого Фрола Кузьмича… Лена застала начпоезда все в том же купе-кабинете. Тот мурлыкал под нос нечто режущее слух неумелостью исполнения, листал тетрадь складского учета и делал пометки в записной книжке. Новый стакан крепкого чая исходил горячим паром, кусковой сахар, который помощник выставил на стол теперь, когда никчемный машинист ушел, щедро выпирал горкой крупных обломков над бортиком узорной мисочки.

Карие мелкие глазки Фрола Кузьмича нацелились на дверной проем без малейшей приязни, даже раздраженно. Дочку машиниста он ожидал увидеть позднее, через час-другой, а еще полагал, что она окажется похожа на отца, сварлива, немолода и коренаста. Внешность Лены поразила начпоезда. Иначе и не сказать: он даже привстал. Шумно вздохнул, глазки заблестели иначе, заинтересованно. Стоящую в дверях женщину Фрол Кузьмич с трудом мог представить здесь, в убогом поезде, и это удивление читалось в его взгляде, буквально ощупывающем Ленку. Такую красивую, с гордой осанкой, с густыми, естественно вьющимися волосами, которые по утрам несколькими движениями влажных ладоней Лена приводила к виду, способному вызывать закономерное возмущение любого парикмахера: если все столь просто – зачем платить за его искусство? Впрочем, рядом мог бы страдать и портной. Она умудрялась всегда безупречно подгонять по фигуре свое простенькое опрятное платье и смотреться в нем настоящей королевой. И, кстати уж, не зря желающим глянуть жене вслед так часто доставалось от Короля. Жена его была статной, легкой, но уж никак не худенькой…

– Экономка-с? – мягко, едва не шепотом, даже мечтательно выдохнул инженер. – Сядь сюда, душечка. Расскажи толком, откуда ты, семейная ли, как в поезд наш попала-с, уж не по суду ли? Уж не за грехи ли?

Предположений у начпоезда было немало, и свои «ли» он не говорил даже – выпевал, выводил на каждом выдохе, все более воодушевляясь. Лена хмыкнула, слушая знакомые речи. Не он первый, не он последний… Кто пустил глупую сплетню, будто рыжие как-то особенно покладисты и просты в обхождении?

– Нет, не экономка, – оборвала Лена складное бормотание Фрола Кузьмича. – Я Королю прихожусь женой. Меня отец прислал к вам по поводу обеда.

Начпоезда сморгнул, нехотя оставляя уже вполне сложившиеся и такие сладкие планы на вечер. Взгляд снова обрел неприятную колкость: в словах и тоне пришедшей не было теплоты, столь желанной и обнадеживающей. Понять, отчего редкостно красивая женщина благоволит нищему, безродному преступнику, да еще и проклятому, оказалось сложно. Сперва даже невозможно, но затем Фрол Кузьмич выбрал понятное для себя, простое предположение. За Королем сила начальника, да и сам он недурен собой, в лучшем возрасте. А вот если его всего перечисленного лишить? Начиная с законности положения в поезде и уважения.