Аня прекрасно понимала чувства младшей сестры; она вспомнила свой первый бал, восемь лет назад. Тогда ей было семнадцать. Ее привезли в Москву на бал невест. Сколько же там было красивых, элегантных, утонченных девушек! Аня была среди них как белая ворона, со своей смуглой кожей, странными глазами и диковатой манерой держаться.

Конечно, жениха она не приобрела, как ни старалась Марья Андреевна ее «пристроить». Аня танцевала на том своем первом балу всего два танца: и то с офицерами, которых, как известно, командиры специально заставляют приглашать «простаивающих» дам.

Но Аня была рада своему неуспеху. Ей нужен был только Андрей.

Однако между ними ничего не могло быть, их любовь была обречена с самого начала…

Она глубоко вздохнула, пытаясь отвлечься от ненужных мыслей. Сейчас ей надо сосредоточиться на том, чтобы увидеть, наконец, Раднецкого. Ей все равно, что она весь вечер просидит в углу с веером и ридикюльчиком Алины, как простая компаньонка. Все равно, что ее никто не пригласит танцевать, – пусть этого боится в глубине души младшая семнадцатилетняя сестра. А ей, Анне Березиной, уже двадцать четыре, и ей не до танцев. Ей нужен Раднецкий!

– Идемте, дорогие мои, – прогудела Льветарисна и, как флагманский корабль, поплыла через толпу, уверенно ведя за собою в кильватере родственниц и то и дело с кем-нибудь раскланиваясь и приветствуя.

Аня видела, что Алина уже пришла в себя. Теперь щеки ее пылали уже не от мороза; глаза сверкали, ноздри подрагивали. Она напоминала молодую неопытную собаку, впервые взятую хозяином на охоту. Аня пожелала про себя, чтобы у Алины было как можно больше партнеров по танцам: тогда, во-первых, она не будет ныть и жаловаться; и, во-вторых, внимание маменьки будет отвлечено на веселящуюся дочь. И Аня будет предоставлена самой себе, если, конечно, сердобольная Льветарисна не приглядит ей какого-нибудь кавалера на вечер.

Они расположились соответственно «табели о рангах», чтобы приветствовать его величество. Вскоре появился император, которого Аня видела на одном из приемов лет семь назад; он показался ей сильно постаревшим и усталым, хотя и улыбался. Держался он, как всегда, просто и непринужденно, и сразу же велел распорядителю начинать.

Середина залы опустела; музыканты грянули полонез, которым всегда открывались большие Эрмитажные балы. Государь пригласил супругу английского посланника. Пар в полонезе было немного; император не слишком любил танцевать, и полонез был всего лишь данью традиции, поэтому закончился быстро.

Однако Алина явно ожидала, что ее пригласят уже на первый танец. Поэтому ее отчаяние было безгранично; ей казалось, что вечер уже обречен, и что в ее прелестном новеньком карне* в переплете из слоновой кости и серебра не появится ни одной записи.

Она стала пунцовой, затем начала всхлипывать и, наконец, ближе к концу полонеза разрыдалась. Марья Андреевна и Льветарисна пытались ее утешить, но вышло даже хуже.

Так, Льветарисна неловко сказала своей юной протеже:

– Ну, перестань, милая. Князь и барон обещали быть здесь. Они непременно с тобой потанцуют.

Алина зарыдала еще пуще, и Аня поняла, почему: унизительно сознавать, что твои кавалеры обязаны танцевать с тобою.

Тогда Аня встала так, чтобы загородить сестру ото всех, стала обмахивать ее веером и сказала ей:

– Алина, дорогая, бал только начался. Смотри, у тебя уже красный нос и глаза опухли. Ты должна немедленно прекратить, иначе станешь совсем дурнушкой. И запомни: будут у тебя нынче кавалеры или нет, нужно быть веселой и улыбаться. Я понимаю, что это очень тяжело, если сердце обливается кровью; но скажи, кто захочет танцевать с девушкой, если у нее унылое лицо и заплаканные глаза? Вот ты: ты же не хотела бы иметь такого грустного кавалера? Ни один мужчина к тебе не подойдет, если ты немедля не возьмешь себя в руки. Вон смотри, неподалеку стоит дама в алом. Видишь? Она такая красавица! Ее тоже не пригласили; но она и виду не подает, что ей это неприятно. Она так безмятежна, как будто ее карне уже весь расписан.