И всё-таки, была ли для Паустовского Москва сопряжена с понятием отчего дома? Тем местечком на его огромной карте странствий, куда он хотел вернуться в годы своих многочисленных поездок по стране и за рубеж?
Скажем убедительно: Москву Паустовский любил, и не просто как город, в котором пришлось много жить и работать, а именно как колыбель своего детства..
Ещё в мае 1915 года, добившись своей отправки на Западный фронт Великой войны в качестве санитара тылового госпиталя, 23-летний Костя Паустовский, на несколько дней вырвавшись в Москву, к матери, в письме Екатерине Загорской напишет:
«Когда я ехал по Бородинскому мосту, словно марево взглянули на меня московские заставы, потянулся Арбат, Смоленский рынок, Кудрино – и всё это было уже моим, родным и близким. И простой, широкой и свободной показалась мне моя любовь…»>5
Позже, находясь в 1920 году в Одессе, 28-летний Паустовский, идущий по канату времени, запишет в своём дневнике:
«Есть три важных города, где я хотел бы жить, – Москва, Париж и Рим.
В Москве – потому, что там есть Гранатный переулок и “в ноябре на Тверской лежит снег”, потому что там прекрасные русские девушки, милый ласковый быт и белые соборы в Кремле»>6.
«“Универсал”… от гетмана Сагайдачного…» и внук нотариуса
О родословии Паустовского споров предостаточно. И всё потому, что уж больно много в этом вопросе тайн и мистификаций, порождённых самим писателем. Его биографы настойчиво пытаются разделить между собой столь богатые на события и идущие как бы параллельно две судьбы писателя – реальную и романную. И вот тут вопрос о предках писателя, его корнях, приобретает особую форму, подобие наслоившихся красок, где без хорошего художника-реставратора вряд ли подберёшься к первооснове. Писатель надёжно замаскировал то, что ему показалось неинтересным и что можно было частично «опустить» в биографическом контексте повествования или вовсе исправить, включив собственное воображение.
У Константина Паустовского дворянские корни и по матери, что подтверждено документально, и по отцу – на основе семейного придания. Именно это и вызывает ряд споров у исследователей, порождая различного рода небылицы и иносказания.
Сам же Константин Георгиевич в своих официальных документах надёжно «путал» своё сословное происхождение, естественно, делая это намеренно. Так, в анкетных сведениях члена Литературного фонда СССР от 25 февраля 1938 года он укажет что «крестьянин». А в анкете от 17 апреля 1951 года в графе «сословие» уже отметит – «сын служащего»>7.
Как известно, официальная версия родословия Константина Георгиевича Паустовского строится на его «Повести о жизни», где, как оказалось, художественный вымысел был очень удачно вплетён автором в реальность. В ней Паустовский указывает, что его род по отцу берёт своё начало от запорожских казаков и имеет в пращурах самого гетмана Войска Запорожского, дворянина Петра Кононовича Конашевича-Сагайдачного, жившего на рубеже XVI–XVII веков.
Паустовский, дабы подтвердить «гетманское» происхождение своего рода по отцовской линии, в повести «Далёкие годы» подчёркивает, что в семье деда (в повести он предстаёт как Максим Григорьевич) хранилась гетманская грамота – «универсал» и медная гетманская печать с гербом, а сам Георгий Максимович, то есть отец писателя, «посмеивался над своим “гетманским происхождением”, любил говорить, что “наши деды и прадеды пахали землю и были самыми обыкновенными терпеливыми хлеборобами”»>8. Поди разбери, где тут правда, а где вымысел!
Сын писателя Вадим, оправдывая «казацкие корни» Константина Георгиевича, указывал на его особый, казацкий облик и даже провёл параллель с описанием внешности Григория Мелихова из шолоховского «Тихого Дона», отметив следующее: