– Так же, как и британцы, однако людей убивают у дверей магазина «Хэрродс».

– Не часто, и англичане сумели изолировать своего главного врага – ИРА, гори они в аду. А вот французы – мишень для очень многих.

– Прибавьте Италию: мафия и коррупция в Риме разъедают общество, люди дерутся в парламенте, рвутся бомбы. А Испания: каталонцы и баски не только вооружены – ненависть передается из поколение в поколение. На Ближнем Востоке палестинцы убивают евреев, а евреи – палестинцев, и все обвиняют друг друга. В Боснии и Герцеговине идет настоящая резня между народами, которые раньше мирно жили вместе. И похоже, никто не хочет этого исправлять. Всюду одно и то же. Недовольство, подозрительность, оскорбления… насилие. Кажется, будто начинает осуществляться какой-то страшный глобальный план.

– Что вы такое говорите? – спросила де Фрис, глядя на него.

– Все они – мясо для неонацистской мясорубки, неужели вы не понимаете?

– Я не смотрела на это под таким углом зрения. Несколько пессимистическое видение будущего, не так ли?

– А вы подумайте сами. Если список Гарри верен хоть наполовину, стоит лишь обратиться к недовольным во всем мире и указать им обидчиков, как они нанесут удар и установят великий новый порядок.

– Это не тот «новый порядок», о котором говорили вы, американцы, Дру. У вас куда более человечная программа.

– Подумаем еще. Предположим, что все это шифр для чего-то еще, новый порядок, возвращающий нас на пятьдесят лет назад. И новый порядок рейха на тысячу лет вперед.

– Это абсурд!

– Да, – согласился Лэтем и, тяжело дыша, откинулся на спинку банкетки. – Я довел это до крайности, вы правы: такое исключено. Но многое может случиться здесь, в Европе, на Балканах и на Ближнем Востоке. И что же дальше? После бесчисленных войн одного народа с другим, после войн религиозных и появления новых стран, отделившихся от старых?

– Мне трудно вас понять, хотя я не так уж глупа. Как сказал бы Гарри, «где свет в окне»?

– Ядерное оружие! Оно продается и покупается на мировых рынках, и, боюсь, его слишком много в руках Братства, располагающего миллионами. Так было в тридцатые годы, и с тех пор в этом отношении ни черта не изменилось.

– Мне далеко до вас, – сказала Карин, поднося бокал к губам. – Я борюсь с распространяющейся заразой, как вы это назвали, которая убила Фредди. А вы видите неминуемый Апокалипсис, с чем я не могу согласиться. Наша цивилизация уже прошла эту стадию.

– Надеюсь, что прошла, и я во всем ошибаюсь, но молю бога избавить меня от этих мыслей.

– У вас слишком богатое воображение, почти как у Гарри, но он… хладнокровен. Все следует подвергать бесстрастному анализу.

– Забавное замечание, ибо этим мы с Гарри и отличаемся друг от друга. Я думал, что брат такой холодный и бесчувственный, до тех пор, пока от рака не умерла наша шестнадцатилетняя кузина. Мы были детьми; когда я нашел его, он рыдал за гаражом. Я попытался успокоить его, но он закричал: «Не смей никому рассказывать, что я плакал, или я нашлю на тебя порчу». Чисто по-детски, конечно.

– Вы рассказали?

– Конечно, нет, он же мой брат.

– Вы что-то недоговариваете.

– Боже мой, это что – исповедь?

– Вовсе нет. Просто мне хочется получше узнать вас. Ведь это не преступление.

– Ладно. Я боготворил брата. Он был так умен, так добр ко мне, готовил меня к экзаменам, помогал писать годовые контрольные, а потом в колледже даже выбирал, какие мне следует изучать предметы, постоянно уверяя меня, что я умнее, чем мне это кажется, только должен уметь сосредоточиться. Отец вечно уезжал на свои раскопки, поэтому именно Гарри навещал меня в колледже и громче всех кричал на хоккейных матчах.