– Да сватались, как же! Я ить ладненькая была, работящая. Только… – Бабушка опять надолго замолчала, видимо не зная, как доходчивее объяснить непонятливым внучкам. – Любила я его, Пашку-то. А похоронки так и не было. Значит, жив он. Вот и жду всё…

Помолчав немного, бабушка с горечью проговорила:

– А может, и прав папка-то ваш? Живёт себе мой Пашка где-то в Америке и думать об нас забыл.

По гладкойне по возрасту бабушкиной щеке медленно поползла змейка-слезинка.

– Не плачь, бабулечка, – всхлипнула маленькая Танюшка, крепко обнимая бабушку за шею. – Лучше расскажи ещё про дедушку, как он песенку про нашу мамку пел.

– Уж шибко он её любил, мамку-то вашу, – утерев слезу, подхватила бабушка любимую тему. – Всё Нинушкой звал. Мне-то некогда было с ней ласкаться да миловаться. Из поля прибежишь, а тут скотина не кормлена. Всё ить хозяйство на мне было. Свёкор совсем плохой, да и от свекрови уж мало толку было. А Пашка как в избу войдёт, так сразу к Нинушке. Всё стишок ей рассказывал: «Снежинки, снежинки на книжке у Нинки». На фронт уходил, ей уж восемь было. Наказал мне: «Ты Нинушку только береги»…

Вот так, под рассказы о дедушке, прошло детство Веры и её сестёр. Девчонки тоже вполне уверились, что их дедушка Павел Николаевич жив и когда-нибудь обязательно приедет к ним. Только вот никто из них не задумывался, а где же он сейчас живёт и почему сразу домойне вернулся. Как без раздумий верили, что скоро обязательно настанет коммунизм.

О чём размышляла бабушка долгими бессонными ночами, ворочаясь под тихое сопение внучек, – а кто теперь скажет? Может, изо всех сил гнала от себя прочь крамольные эти раздумья, а просто верила и надеялась на чудо…

Зять Анфисе достался недобрый: угрюмый и неразговорчивый. Всё время курил да книжки читал. Только подвыпив, сразу веселел и любил покуражиться над тёщей:

– Ну что, Егоровна, всё мужа ждёшь? Жди, жди! Живёт твой Павел Николаич где-нибудь в Америке. А на кой ты ему нужна, деревенщина? Он себе мадаму в шляпе нашёл, там и живёт с ней припеваючи, в ус не дует…

Анфиса Егоровна на выпады зятя не отвечала, молча уходила в свой уголок. Видно, зятевы уколы не проходили бесследно, попадали прямо в её больное сердце. Но вслух она об этом ни разу не сказала, а внучки и не интересовались по молодости лет. Только ещё крепче прижимались к бабушке и гладили её по узловатым от тяжёлой работы рукам.

– Бабушка, ты плачешь? Опять спину ломит?

Пятнадцатилетняя Вера проснулась среди ночи, как ей показалось, из-за дождя, бьющегося о стекло частыми струями. Но тут услышала тихие всхлипывания, доносящиеся с бабушкиной кровати.

– Достань-ка мне, Верушка, там, в шкафу, початая пол-литра стоит, на растирание покупала, – попросила бабушка. – Плесни мне полстакашка.

Вера удивилась: никогда не видела, чтобы бабушка водку пила.

– Умер Пашка-то мой, – пояснила Анфиса Егоровна, заметив недоумённый взгляд внучки. – Помянуть надо бы…

С тойночи бабушка стала всё чаще болеть, потом вовсе слегла и вскоре тихо умерла на руках у старшей внучки.

Вера вышла на балкон своей новой квартиры и осмотрелась. Ну вот, всё возвращается на круги своя. Родилась в посёлке и остаток жизни придётся в посёлке же провести. Только в другом, не там, где прошло детство.

А посёлочек ничего, тихий, уютный. И лес рядом, как в детстве. Только в детстве была бабушка.

«Удивительно, какая у нас с бабушкой схожая судьба, – подумала Вера. – У меня тоже трое внучат от беспутной дочери. Тоже, как бабушке, приходится ещё работать, хотя давно уж пора бы на отдых».

Вот и жить ей на склоне жизни придётся не там, где хотелось бы. Бабушка в её возрасте переехала в город. А Вера наконец решилась продать свою квартиру в чужой уже стране и купила себе жильё в Смоленской области.