И визг пожарной сирены разбудил меня в карцере. Нас спешно выводили из здания. Про меня тоже не забыли.

«Вот так и Гитлер оправдывался: «Я случайно убил евреев!».

Грегори Хаус. Доктор медицины и сволочь.

Наутро меня снова привели в кабинет Капитана. Интересно, кто-нибудь из вновьприбывших ставил такой рекорд? Два посещения директора исправительного заведения за три дня пребывания.

В канцелярии я искоса глянул на кнопку пожарной тревоги. Она была в нормальном положении, но стекла не было. Интересный факт.

Капитан сидел в своем мастодонтовом кресле. Был он мрачен и напоминал, наверное, грозовую тучу в представлении голливудского режиссера, снимающего фильм про торнадо. Впрочем, может, я неправильно угадал его эмоции? Черт, мне бы теперь в своих разобраться.

Не говоря ни слова, Капитан показал мне на кресло. Я сел.

Молчал он долго. Очень долго. И мне вдруг подумалось, что он вообще не знает что сказать и как начать разговор.

Меня же больше беспокоило то, что произошло ночью. И, словно прочитав мои мысли, Капитан сказал:

– Какой-то придурок включил сигнализацию в канцелярии. Можешь себе представить? Просто разбил стекло и дернул за рычаг. Узнаю какая скотина осмелилась – шкуру спущу.

Не спустишь, подумал я. Даже если узнаешь – один черт не поверишь.

– Ладно, – махнул он рукой. – Поговорим о наших делах.

Он поднялся с места и подошел к окну. Я первые увидел его вблизи во весь рост, увидел как он двигается. Он прихрамывал, но все равно передвигался весьма уверенно и ловко. Чувствовалось, что сбить его с ног, вывести из равновесия будет равносильно тому чтобы сбить поезд с рельсов. Очевидный хищник. Мне ли не почувствовать?

– Неизвестно вернется ли к нему зрение, – сказал Капитан, глядя в окно. – Серьезные травмы гортани. Он в коме, но интубировать не смогли – пришлось резать. Так и лежит в трубкой торчащей из горла.

Ну и как я должен на это реагировать? Я решил, что пока никак.

– Повреждения внутренних органов, – продолжал Капитан, – трещина в тазовой кости. Он словно под машину попал.

И зачем он мне все это говорил? Неужели всерьез хочет вызвать во мне некое сочувствие? Или ужас от осознания содеянного? Или он не в курсе что там на самом деле произошло?

– Ты знал, что он мой племянник? – спросил вдруг Капитан.

– Нет, – соврал я.

– Так вот, он мой племянник. Мой младший брат – его отец… Я его вырастил, можно сказать – в смысле, отца. Я на пятнадцать лет старше. И когда у него родился мальчик… Сперва все радовались. И потом радовались. Но когда мальчик вырос… Знаешь за что он оказался в этом заведении?

– Я тут всего три дня, – сказал я. – И два из них просидел в карцере. Я вообще ничего не знаю.

Он вдруг оказался рядом со мной, навис, схватил меня за плечо и приблизил лицо почти вплотную.

– Не дерзи мне, сопляк, – прошипел он. – Я с трудом сдерживаюсь, чтобы тебя не придушить. Единственная причина по которой я этого не делаю – потому что никак не могу решить, правильно это будет, или нет… И что тут вообще может быть правильным. Так что не провоцируй.

Если честно, я не испугался. Но изо всех сил делал вид, что боюсь. Потому что именно этого он от меня и ждал. А дразнить хищника в его логове – глупая затея, если только у вас нет при себе крупнокалиберного карабина и вы не знаете повадки этого хищника. А не испугался я потому, что увидел в его глазах что угодно, только не ярость. И не негодование. Он, очевидно, не был ни удивлен, ни шокирован произошедшим. Но явно был и удивлен и шокирован тем чем все обернулось.

Капитан еще какое-то время посверкал на меня глазами, потом отпустил.