«Осенью попробую устроить спектакль, – подумал Нью-Ланг. – В большой зал влезет человек двести».

Кай-Мэнь жил в нескольких улицах оттуда, за отцовским магазином на Уорд-роуд – с родителями, братьями, сестрами и женой, дочерью окрестного торговца скобяными изделиями. Ему, как и Нью-Лангу, еще не исполнилось двадцати и женился он исключительно по велению семьи. Нью-Ланг решил проводить друга до дома. Возможно, теперь он все же захочет поведать о своей любви к Цзай-Юнь. Впрочем, вероятнее всего – нет.

– Нынче мы стали слишком поддаваться эмоциям, – вдруг выпалил Кай-Мэнь. Не слишком логично, но Нью-Ланг уловил связь.

– Но это абсолютно естественная реакция, – возразил он. – Конфуцианство достаточно долго затыкало нам рот. Послушание, самообладание, приличия, снова приличия и снова самообладание. Стало уже просто невозможно терпеть. Разве мы не почувствовали облегчения, когда появился перевод «Вертера» Гете, потому что наконец увидели пример юноши, не подчинившего свою страсть этикету?

– Прошло уже два года с тех пор, как профсоюзы одержали в Шанхае верх, – приглушенно сказал Кай-Мэнь. – Мы верили, что не сегодня завтра освободимся от пришлых кровопийц, верили, что революция достигла своей цели. А в итоге нас предали и побили дубинками. Тебе не кажется унизительным предаваться еще и любовным страданиям?

– Наш народ говорит: в малом видно большое, – возразил Нью-Ланг.

– Наш молодой писатель, – продолжил Кай-Мэнь, и в его голосе снова зазвучала горькая ирония, – неистово предается страстям. – И процитировал: – «Знаний не желаю, только славы. Мне бы только найти женщину, красивую или уродливую, но с пылким и наполненным сердцем…»

– Что-то в этом есть, – заметил Нью-Ланг.

– Конечно, – улыбнулся Кай-Мэнь. А еще я знаю молодого человека из хорошей семьи, который написал стихотворение в классическом стиле Ле-Ссе:

– Да, Кай-Мэнь, но я написал еще одно Ле-Ссе:

Они дошли до дверей дома Кай-Мэня. И, словно устав от долгого разговора, безмолвно разошлись.

Осенью попробую, подумал Нью-Ланг. Возможно, следует начать с иностранной пьесы? Чехов? Или Гоголь? Я бы предпочел китайскую революционную пьесу, но тогда мы привлечем внимание полиции еще до премьеры. Или возможно…?

– Куда господин хочет поехать?

Сбитый с мыслей Нью-Ланг посмотрел в измученное лицо рикши, чья вопросительная улыбка открыла ряд гнилых зубов, но все равно казалась удивительно обаятельной. Недавно, на уроке истории, Нью-Ланг рассказывал про опиумную войну и описывал, как Великобритания с помощью военного насилия принудила Китай покупать губительные наркотики. Тогда у Ванг Бо-Ченга появилась такая же ухмылка с черными дырами вместо зубов и выражением нерушимого ума:

– А что об опиумной войне говорили английские миссионеры?

– Сколько до Альби-Лу? – рассеянно спросил Нью-Ланг, погрузившись в воспоминания.

Возница назвал относительно высокую цену. У Нью-Ланга было достаточно денег, чтобы без колебаний согласиться, но он знал – тогда бедолагу замучают сожаления, что он не попросил больше. Поэтому он немного поторговался и залез.