Как и зачем люди попадали в эту школу – трудно сказать. Но только идиот может сказать, что всё происходящее с ним в жизни продумано и просчитано им самим. А кем тогда? Кастанеда об этом ничего не писал…

Так что, если, к примеру, кто кому нравился, к чему скрываться? В пределах разумного, конечно. Хотя где они, эти пределы? К слову сказать, секс и прочие излишества на семинарах запрещались. Тем более, что люди там собирались, в основном, приличные. Хотя крыша, в большей или меньшей степени, ехала практически у всех.

Гарик, как типичный интроверт, чуть ли не с детства склонный к самоисследованию, на семинарах погружался в это с головой, внимания ни на кого особо не обращал и близко ни с кем поначалу не сходился.

Лена Щукина имела два высших образования, хорошего мужа и неистребимую склонность к запредельному. Всё это не мешало ей любить мужчин. Хотя угодить ей было не так и легко. Гарик, видимо, подходил ей по типажу и темпераменту (в том смысле, что «они сошлися – лёд и пламень»). И они сошлись. Они не говорили о любви. Которой и не было. Следуя своим ощущениям и желаниям, Лена прямо сообщила Гарику, что хочет его. А Гарик, не задумываясь, дал добро. Нельзя сказать, что Лена ему очень нравилась. Пожалуй, единственное, что было в ней безупречным – это её тело. Оно было мягким и податливым, гибким и упругим. Оно умело живо откликаться на ласку и страстно её требовать. Словом, Лена была идеальной любовницей. Во всём остальном она была далека от совершенства. Небольшие карие глазки её, в зависимости от настроения, то лучились внимательной радостью, то буравили злым сарказмом, то уныло глядели куда-то внутрь себя. Гарик и рад бы видеть Лену более простой и приземлённой. Но в школе Сергея Светлого люди, что называется, обычные были большой редкостью. А если таковые, по какой-то нелепой случайности, в этой школе оказывались и на какое-то время задерживались, то всю их обычность как рукой снимало. Вот и Лена обычной, конечно же, не была. Но это бы ещё ничего. В Лене были две вещи, которые Гарика раздражали. Во-первых, её стервозность. Во-вторых, её причёска. Бесформенная шапка тёмных волос, которые Лена, опять-таки в зависимости от настроения, то пыталась расчёсывать, то бросала на произвол судьбы, Гарику категорически не нравилась, но он смирился, поскольку их безудержной животной тяге друг к другу такие пустяки помешать не могли.

В Москве им встречаться было неудобно. Но они встречались. Иногда у него (к тому времени он уже переехал к родителям). Но чаще всё-таки у неё. Её муж, промышленный альпинист, много работал и дома появлялся редко. Гарик приезжал к ней в Алтуфьево. И они немедленно и жадно приступали к соитию. Чаще всего они отправлялись на супружеское ложе Лены и Алексея, её мужа, торопливо раздевались, как будто муж мог вернуться в любую минуту (теоретически, так оно и было, но им всегда везло). Надо сказать, достоинство Гарика в возбуждённом состоянии достигало внушительных размеров. Лена любила его, то есть достоинство. Млея, она играла с ним руками и губами, время от времени повторяя что-то вроде: «Какой прекрасный член!» Причём произносилось это с такой возвышенной интонацией, словно речь шла о каком-то готическом соборе. И когда терпеть не было уже никакой возможности, Гарик, что-то нечленораздельно рыча, обхватывал её маленькое, аккуратное, гибкое тело своими длинными руками и ногами, как паук – свою добычу, и они исчезали из этого мира на неопределённое время, пока всё пространство небольшой трёхкомнатной квартирки на последнем этаже девятиэтажки по улице Абрамцевской не оглашалось его криком, исполненным сладостного облегчения. Если в квартире присутствовала мама Лены или её младшая сестра, крик заменялся сдавленным урчанием.