– Слушайте, – Сопов вдруг как был, с закрытыми глазами, приподнялся на локтях. – А Вовик вообще существует?

– О, Ленин в Мавзолее пробудился, – голос Мити, никто не слушает. – Существует-существует, куда без Вовика-то. Как-никак талисман «Усницы». Миф и легенда, блин… Я тут, кстати, слышал, что у него в прошлом году дама сердца чем-то траванулась на хиппятнике в Крылатском. Не откачали. Вот так вот. Не знаю, к чему мне это рассказали. Живет он черт знает где, бичует по факту. Жалко мужика… А ты-то где его откопал? Мне ни в этот раз, ни в прошлый не попадался.

– Сам пришел и ушел.

Жалость к Вовику, нелепая и сильная, как медведь в зоопарке, не успев родиться, уже соскальзывала вместе с раздражением, с бренчанием и плеском воды обратно в полусон, и оставались только голоса.

– Я вот, допустим, полагаю, что, когда я помру, через время родится еще какой-то человек, которого я буду называть «я». Это, конечно, не имеет отношения к переселению душ и прочей такой лабуде, нет…

Это Штейн, кажется. Точно, интонационная конструкция три.

– Миша, пошто ты так хорошо поешь? – это Ира. – Почему ты не можешь уйти от Маши и жениться на мне, например? Я невеста завидная, с дачей.

– Ирка, я тебя люблю душою, но не совсем так, как надо. Да и для дачи я еще недостаточно стар.

– А какие проблемы? Есть же ведь такой штамп, что в кино, что в книжках: не любил-не любил, потом увидел на сцене, скажем, или еще за каким любимым делом – и втрескался сразу. Сходишь послезавтра нас послушать – и все, все! Сделаем семейный дуэт. Как Carpenters.

– Они вроде брат и сестра были, Ирк, – усмехнулась Маша.

– Да какая разница…

– Дети в сугробах шумно играют в Афганистаааааааан…

Не то Андрей, не то Митя. Коньяк феноменально сближал их голоса.

– Штейн, будь друженькой, сгоняй к тем милым людям еще раз за ножиком. Тебе там на метр ближе.

– Кус мир ин тухес унд зай гезунд3.

Когда кто-то растолкал его длинной настойчивой рукой, Сопов ожидал увидеть службу безопасности, но ни камуфляжных незнакомцев, ни овчарок вокруг не оказалось. Рука исчезла. На берегу было почти пусто. Ира холодным ночным коконом неподвижно стояла лицом к реке возле знака «Купаться запрещено».

– Звони в Росприроднадзор. Сволочи.

Пете привиделась страница полуразвалившейся синей телефонной книги, наподобие той, что лежала под чучелом воробушка у Тани в коридоре с начала девяностых: номер и напротив него – «Росприроднадзор. Сволочи». Ира взяла телефон обеими руками, будто в надежде улучшить этим связь.

– Не слышу! Еще раз. Точно в пятнадцатую везут?

Об интернете здесь никто не мечтал, иначе многие уже знали бы, что за несколько часов до этого дым от горящего мусорного полигона накрыл Балашиху, Люберцы и юго-восток Москвы. Близко к эпицентру была тихая Ирина девятиэтажка, из которой «скорая» увезла Ирину дочку Эмму, едва в сознании, с признаками сильного отравления, и Ирину маму с давлением и одышкой. По пути мама позвонила Ире, потом в Росприроднадзор, не зная, что в ближайшие двое суток там будет занято.

Раньше всех очнулся Андрей. Он ухватился за хвост цепочки оргкомитета и через пару часов разыскал легендарного Антоху Генератора. Выступление было отменено. Ира так и не повернулась. Маша с Мишей, обнимая ее и друг друга, ушли помогать ей собирать вещи. Митя, отец двоих, тоже куда-то звонил, с нажимом расчесывая бороду пятерней. Штейн молча увязал весь мусор в большой полиэтиленовый узел и, неся его перед собой, распорол ногу о штырь, оставшийся от спиленной когда-то переодевалки. В медпункте, который оказался бревенчатой избой с двумя стенами и вывеской «Больничка», ему сделали перевязку и велели сразу же по возвращении показаться нормальному врачу, «возможно, наложить швы» и сделать прививку от столбняка. Там же Штейн попрощался с Соповым, протянув полосатую руку. От него пахло настоящей больницей. Дворняга убрела в сторону моста. Ночь закончилась.