Навстречу маме выходит бабушка, она сетует, как обычно, на паразита колорадского жука, который изгадил всю картошку, и спешит показать молодые клубни размером с хороший кулак, только что бережно выкопанные в честь маминого приезда. После, выложив все привезенные гостинцы на добротный деревенский стол, бабушка уводит маму показать свой нескончаемо огромный огород, и мама будет важно ходить вслед за нашим генералом, часто сгибаясь за полосатым жуком или травинкой. Бабушка ждала свою Нинку не меньше моего, она привезла из города суперсовременные химикаты от надоедливых жуков, которые перепортили весь наш второй хлеб, а это значит, что все бабушкины мучения наконец-то будут закончены. Впрочем, как и наши с дедом: бабушка всю неделю поедом нас ела из-за этих жуков, упрекала, что мы лишний раз согнуться ленимся, а картошечку, ой, как любим. Конечно, мы с дедом ее любим, все в нашей деревне любят картошку. Картошка – это целый культ, идол. Садят ее в деревне все без исключения и настолько много, что завершив сбор картофеля, становятся совершенно больными, некоторые не могут подняться всю зиму.

Когда совсем стемнеет, бабушка располагается в сенях и чистит картошку. Я наблюдаю, как тоненькая ленточка кожуры появляется из-под ее маленького ножа. Дед, низко свесив голову, сидит рядом с мамой на самодельной деревянной скамье и слушает, почесывая бороду, городские новости. В такой сумеречный час не слышен бег времени, неторопливо тикают ходики, сладко дремлет кот у маминых ног. Бабушка отправляется в кухоньку, слабо освещенную слеповатой лампочкой, и, поставив сковороду на огонь, готовит мое самое любимое блюдо – жареную картошку. Жарко скворчит сало на старенькой сковороде, вкусно пахнут пряные травы и перец. Мама разворачивает газетный кулечек и выкладывает на стол иваси. Мы начинаем праздник, которого я так ждала, в котором самый главный герой – моя мама. Я ни на секунду от нее не отхожу, целую руки, залезаю на колени, трогаю волосы и все время перебиваю своими житейскими историями, чем страшно злю бабушку. Она снова угрожает мне расправой, на что дед угрожает расправой уже ей. Мама, наблюдая за нами, заливисто хохочет, а мне становится так счастливо, что хочется взять их всех таких родных в охапку и расцеловать. И чувствую я, как медовым бальзамом ползет по мне дрема, тяжелые ручонки отпускают мамину шею, и я засыпаю прямо у нее на коленях.

Утром в воскресенье мама уедет снова в город, который я начинаю тихо ненавидеть. До самого вечера я одиноко буду сидеть на дороге и вглядываться туда, где мамина фигура превратиться в черную точку, а после и вовсе исчезнет. Снова я стану уговаривать себя, что неделя – это быстро, что я взрослая девочка, а ночью так и не усну от удушливых слез. В понедельник со мной приключится истерика. Бабушка сначала станет уговаривать меня конфетами, а потом начнет грозить веником, а дед, забросив все свои дела, приступит к строительству домика на старой яблоне. Мама уедет ровно на неделю, чтобы в пятницу вечером, преодолевая километры бездорожья на попутках, а после пешком, приехать ко мне лишь для того, чтобы мир мой снова приобрел краски жизни. Чтобы деловой наш генерал посетовал на картошку, которая плохо храниться и на банки с огурцами, что как назло, будь они неладны, повзрывались. Приедет, чтобы вся семья в сумеречный час собралась в сенях, чтобы дед тихо свесил свою тяжелую седую голову на колени, чтобы неспешно тикали ходики на стене и весело на кухоньке под слеповатой лампочкой скворчала янтарная картошка.