Нельзя сказать, что концепция Ф. Милнера была чем-то принципиально новым. К тому же, выраженная в предельно обобщенной и афористичной форме, она не могла претендовать на статус комплексной исторической теории. Однако, как это часто бывает в истории идей, она спровоцировала внимание к данной проблеме в историографии, давая понять, что институты собственности и свободы, находящиеся под надежной защитой формализованного права, расцениваемого как общее достояние подданных английской короны, тесно связаны между собой. Более того, наряду с элементами и институтами политической системы, собственность, свобода и право в своей взаимосвязи не только оказывают влияние на процесс трансформации политической системы общества, переживающего переход от традиции к современности, но и во многом предопределяют его.

Именно внимание к традиции и попытки ее теоретического осмысления составили основу критического отношения к вигской историографической традиции еще задолго до появления работ Дж. Кларка. Современный отечественный исследователь С. Б. Семенов справедливо отмечал, что в середине 80-х гг. прошлого века концепция Дж. Кларка, основанная на пристальном внимании к социальной и политической традиции, произвела сенсацию в английской историографии.120 Однако следует помнить, что исследовательские интенции Дж. Кларка не были случайностью и оформились на основе того пристального внимания к теоретическим проблемам традиции, которое было характерным для английской историографии последней трети XX в. Уже в середине 60-х гг. прошлого века работа Г. Баттерфилда «Вигская интерпретация истории» показалась одному из самых принципиальных критиков вигских историографических установок, видному специалисту по истории Англии эпохи Тюдоров Дж. Р. Элтону «удручающе жидким очерком, которому недостает замысла, но особенно недостает истории».121 Опровергая концепции исторического прогресса Э. Х. Карра и Ч. Плама, он писал: «Прогресс является по большей части делом ценностного суждения, личной оценки, и хотя каждый компетентный историк может установить определенную меру необходимости в событиях, никто не сможет доказать, что они действительно детерминированы».122

Именно благодаря Дж. Р. Элтону и его последователям в современной британской историографии сформировалось достаточно критическое отношение к теории модернизации. Теоретическая концептуализация модернизации как интеллектуальной парадигмы является продуктом относительно недавнего прошлого. Современный российский политолог С. Н. Гавров отмечает, что модернизация является максимальным выражением идеологии прогресса, которая доминировала в общественном сознании до середины XX в.123 В этом отношении модернизация как одна из объяснительных моделей социальной эволюции может быть описана как составная часть всякого развития и соотносится с последним как общее с частным. В то же время модернизация не тождественна развитию как таковому. Чаще всего она рассматривается как совокупность экономических, демографических, психологических и политических изменений, претерпеваемых традиционным обществом в процессе его трансформации в общество современного типа.124 Очевидно, что такое понимание характера общественных изменений требует от исследователя внимания не только к объяснительной модели, но и к эмпирическим данным, так или иначе дающим возможность показать, какие качественные характеристики общества и насколько претерпевают изменения здесь и сейчас. При этом основополагающей категорией анализа выступает понятие современности как некой проблемной ситуации, в которой оказывается общество вследствие размывания или распада той системы отношений и ценностей, которая обеспечивала легитимацию социальных порядков и осмысленность общей картины мира у его членов.