– Наконец-то, господи, нормальная еда! Если у меня могла быть изжога, то давно бы уже была от твоей пиццы с пивом. Мясо-мясо-мясо-мясо-мясушко. Надо Тате потом сказать спасибо – такая понимающая женщина! Или, может, сделать ей подарок? Например, обглодать рожки козла и сделать бусы? Женщины у вас их носят. Или посвятить ей убийство? Ты представляешь – она просто растает! Такого уникального посвящения не будет ни у кого! Что там, посвятить звезду бабе и то на бумажке – херь. Вот убийство – это да, шикарный презент. Можно селезенку в доказательство ей принести, или сердце, – мечтательно урчит потусторонний дух в ожидании трапезы.

– Думаю, цветов будет достаточно, – нервно хмыкает Андрей.

– Ну, или так, – цокает голос, — но обязательно красных – хоть какая-то связь с убийством.

Андрей патетично закатывает глаза, запирает дверь ванной на щеколду, оставаясь с козой один на один.

– О господи, за что, – обреченно вздыхает он, а ему отвечает выросшая из тела клыкастая козья морда Малума.

Почти каннибализм.

– Зачем ты нам задаешь такой вопрос?

Андрей хмыкает от жуткой иронии – сейчас он отнюдь не чувствует себя Богом. Скорее, мясником. Хотя, какая разница, пора бы уже привыкать.

– Действительно, – подмигивает он антрацитовой пасти, – приятного аппетита, дружок. О подарке для Таты я сам позабочусь.

Андрей не успевает купить подарок для Таты – на следующий день он обнаруживает девчонку на пороге квартиры. Она выглядит потерянной и грустной.

– Ты в порядке, Тата? Ты не в порядке, – обеспокоенно бормочет Старицкий, затаскивает девчонку в квартиру.

Ее бьет мелкая дрожь, а взгляд теряется в пространстве, не находя фокуса.

Андрей усаживает ее на диван, набрасывает ей на плечи плед, старательно игнорируя голос в голове.

– Кто это, мать твою? Кто это сделал? – бесится Малум, – ты посмотри на нее – на ней же лица нет! Выясни, кому тут печень вынуть через глаз – организуем по высшему разряду!

Тата жмется к Андрею, хватается за него, как за спасательный круг, и только поджимает губы. Старается держаться, но получается плохо.

– Меня уволили, – надломлено выдыхает она, – всех, сука, уволили. Сраное сокращение из-за той гребаной бойни в конце улицы. Клуб обанкротился. Черт, я же больше ничего не умею! И даже за квартиру в конце недели заплатить не смогу. Я чертова неудачница, господи боже, все были правы.

Тату прорывает, она всхлипывает, утирая слезы. Андрей с Малумом обоюдно молчат, прекрасно понимая последствия своей медвежьей услуги.

– Упс.

– Не то слово, – тянет шокированный Старицкий, тут же осекается, когда Тата поднимает на него удивленный взгляд, думая, что это предназначалось ей. – Нет, в смысле, ты не неудачница, я не о том. Все будет хорошо, не переживай, все наладится, – успокаивающе шепчет он.

Обнимает по-звериному крепко и нечаянно вдыхает запах ее волос. Тата пахнет мимозой, цветами апельсинового дерева, чем-то романтичным и чувственным. Глубоким. Бесконечным. Прекрасным.

– Ничего не наладится! Если я останусь без квартиры, то придется вернуться домой, а это… Это будет полный, нет, тотальный хреновыверт. Черт, где же я так облажалась, – всхлипывает Тата, – стой, не отвечай, я знаю – везде.

У Старицкого внутренности сжимаются в комок от ее опустошенного взгляда и вряд ли это шалости Малума. Просто в этот момент он видит в Тате себя – одинокую, никому ненужную и потерянную. Слова срываются с языка сами собой.

– Можешь пожить у меня.

Тата поднимает на него недоуменный взгляд.

– Что?

– Что? – охает голос в черепной коробке, – мужик, ты в своем уме?

– Да, а что такого? – игнорирует демона Андрей, – квартира у меня оплачена на год вперед, диван раскладывается, да и от изжоги ты меня спасешь своей стряпней, – весело хмыкает он и видит, как взгляд Таты светлеет.