– Давай выпьем, – предлагает он. – У нас же есть рум-сервис?

– Достань мне содовую из мини-бара, я не пью. И… пожалуй, себе тоже.

– Мне бы…

– Содовую, – настойчиво повторяет Кэтрин. – Судя по качке, ты уже отлично набрался.

– Ты не видела меня действительно пьяным, – успокаивает ее Леон.

В мини-баре он берет бутылку содовой для нее и пиво для себя. Разговор может оказаться даже сложнее, чем предыдущий: Леон собирается узнать о той части жизни Тыковки, о которой не догадывался.

– Расскажи, как вы познакомились.

– Все просто: он пришел ко мне на консультацию и сразу позвал замуж. – Кэтрин впервые за время их общения расплывается в улыбке. – Я, конечно, отказалась.

– Ты давно работаешь онкологом?

– Работала. Нет, это был первый год, но я проходила резидентуру там же. Клиника при Колумбийском университете.

– Если ты отказалась… как тогда вы поженились?

Кэтрин коротко и емко описывает их историю: встретились в баре, Тыковка шантажом вытащил ее танцевать, а потом угрожал заведующей отделением, что уйдет, если ему не сменят лечащего врача. В глазах напротив появляется мягкость и ностальгия, и Леон держится из последних сил, не поддаваясь слабости: каждое слово, каждая теплая улыбка капают едкой кислотой на сталь внутри.

Тыковка отвез Кэтрин на Ниагарский водопад. Они поженились в Вегасе в розовом «кадиллаке» и с жирным Элвисом – она показывает фотографию на телефоне. Вместе были в Германии, вместе познакомились с ребятами из концерна. Здесь, в Сеуле, сделали парные татуировки.

Это правда. Леон по собственной глупости пропустил огромный кусок жизни брата и сейчас только больше ненавидит себя за то, что мог быть с ними в некоторых моментах. Если бы знал, если бы не вел себя как зацикленный на корпоративных успехах мудак и выслушал Тыковку хоть раз.

– Прости. – Кэтрин что-то замечает в его лице и сама закрывается. – Не хотела принести боль.

– Я… – осекается Леон. Похоже, лицо выдало его. Сто лет такого не случалось. – Пожалуйста, продолжай. Хочу все знать.

Пиво заканчивается, и он поднимается за вторым. Кэтрин вновь отказывается пить: она старается говорить ровно, но в конце концов Леон замечает, что в уголке глаза у нее поблескивает слеза.

– Стоп, – командует он. – На сегодня воспоминаний достаточно.

Открыв бутылку зубами, молча переваривает услышанное. Что же, он был лютым долбоебом, когда лез к Кэтрин с тупыми обвинениями. Она не охотница за деньгами, не пыталась соблазнить бедного Тыковку и вообще не такая ужасная.

В этой хрупкой девушке просто хранится огромная сила духа. И только теперь, на диване в сеульском отеле, после сложного перелета и еще более сложного разговора, она позволяет себе маленькую слабость: боль во взгляде и крохотную слезинку в уголке глаза.

– Как ты держишься? – вдруг спрашивает Леон. – Почему вообще так держишься?

– А что мне делать? – удивляется Кэтрин. – Ты бы предпочел, чтобы я не могла из дома выйти?

– Я без претензий, – сглатывает пиво он. – Чего ты как еж?

– Тебя не понять, – вздыхает она и наконец садится поглубже на диван, обнимая руками живот. – Я как еж, а кому-то для нормального разговора нужно напиться.

– Есть такое, – хмыкает Леон и протягивает руку. – Ну что, еж, миримся?

– Только если ты перестанешь так меня называть.

Кэтрин отвечает на рукопожатие. У нее маленькая ладонь и тонкие хрупкие пальцы, но удивительно серьезный взгляд. И впервые за все время их знакомства они и правда могут просто разговаривать, а не звенеть яйцами. Леону не хочется уходить: с ней хорошо и спокойно. А еще сейчас со всем, что он узнал, особенно страшно оставаться одному.