Мартин спешился около дома старика, оставив Гермеса без привязи. Ковбой, вынув из кобуры «Кольт», побежал к дому охотнику. Мужчина вынес с ноги дверь и застал одевающуюся Ханну и старика, мило разговаривающего с ней. Увидев Мартина, охотник резко сразу же попытался схватить своё ружьё. Раздался выстрел! Мужчина успел всадить свинец в голову своего противника. Ханна закричала:

– Ааааа! – Мартин резким ударом рукоятки о лоб девушки повалил её на пол. Сознание она не потеряла, лишь упала на окровавленное тело охотника.

– Мразь, конченная… Ещё убить меня хватило духу, говна кусок! – Мартин достал с пояса верёвку и подошёл к преступнице. – Ты тоже не дёргайся, поняла? Шлюха…

Ханна опрокидывала несколько горьких слёз от происходящего. У неё появилась сильная отдышка. Ковбоя это ещё сильнее раздражало, он ударил её рукояткой ручки ещё раз. В этот раз девушка потеряла сознание. Мартин связывал её в тишине, не считая испуганного ржания коней из-за звуков выстрела.

Подняв преступницу и положив на плечо, Адамс увидел лицо старика с продырявленной головой и закатившимися глазами. Не выдержав последнего порыва злости, Мартин ударил это лицо ногой. В этом не было никого смысла.

Глава 14

Мартин вёл Гермеса к шерифу ровно и плавно, не разгоняясь, так чтобы было комфортно скакать и коню. Гнев его утих, ну по крайней мере он так думал. Но на деле было не известно. Мужчина периодически посматривал на Ханну, которая лежала на крупе лошади и была без сознания. Девушка, даже скорее ещё девочка, которой по виду лет двадцать только исполнилось. Нераспустившийся цветок, а уже преступница… Именно такие мысли были у Мартина, человека почти тридцати пятилетнего, и человека, который считал, что повидал очень многое в жизни….

– «Зря я её так назвал. – заговорила совесть Мартина. За убитого ранее старика она не волновалась. – Ну это же со злости, старик меня вывел! Вот я и назвал. Когда очнётся надо бы извиниться перед ней, и за оскорбление, и за удар. Больно, наверное, было.»

Мартин снова посмотрел на девочку. Русые вьющиеся до бёдер волосы, фарфоровые щёчки с румянцем на них. Глаза закрыты. Худенькая, возможно долго не ела. Находясь в бегах вообще мало ешь, постоянно идти надо куда-то. Скорее всего у неё на ногах много мозолей, которых быть не должно у девушки. Руки тоже достаточно грубые. Это можно было увидеть даже, не прикасаясь к ним. Точно держала оружие, и не раз. Сколько уже эта девушка в бегах? Хотя несмотря на всё остальное, одета она была хорошо: синее в белую горошинку платьице, чёрные сапожки, на которых всё равно виднелись потёртости, а также головной убор, напоминающий берет или небольшую шляпку, который украшали перья какой-то птицы. В таком наряде скрываться надо в большом городе, а не в отдалённых, мало намелённых районах. Тут она ошиблась.

Девушка очнулась. Мартин это понял, услышав небольшие стоны. Ей больно, тело точно чувствует. Возможно останется шрам, где-нибудь возле глаза. Ковбой повернулся, чтобы ещё раз посмотреть на девушку, Ханна повернулась также на Мартина. Их взгляды пересеклись. Они смотрели друг на друга с полсекунды, и оба резко отвели друг от друга взгляд.

– Прости, что ударил и назвал нехорошим словом… – решил извиниться Мартин. – Как ты? Болит?

– Болит… – Ханна не хотела разговаривать, фарфоровые щёки надулись, как шарик. Она повернула голову в противоположную сторону от Мартина и смотрела назад.

Настала тишина, хоть по Мартину и не скажешь. Но он не очень любит находиться в абсолютной тишине, отсюда и привычка в дороге постоянно напевать какую-нибудь мелодию и песню. Тишина ассоциируется с одиночеством и пустотой. Обычно, когда он ловил преступников, они с ним разговаривали. Не просто, конечно, разговаривали. Кто-то обещался дать ему горы золота, обогатить его, только лишь бы стрелок их отпустил, другие же клялись убить его и поймать, проклинали и многом другом говорили с ним. Мартин в свою очередь постоянно любил им как-нибудь отвечать, иногда сказать какую–нибудь колкость, отшутиться. Но сам разговор Мартин начинать не умел, слишком замкнутым в себе был. Поэтому колкости и шутки были скорее маской, за которой скрывается ребёнок, только вышедший в открытый, самостоятельный мир.