"При чем тут Марсельеза?” – подумал Евстахий и, мысленно пожав плечами, потянул дверь на себя.

Несмотря на массивный вид, дверь поддалась на удивление легко и без малейшего скрипа, он оказался в небольшой приемной. Прямо перед ним стоял огромный стол, заваленный всевозможными бумагами, папками и прочей офисной дребеденью. Евстахий был готов поклясться, что заметил факс посреди всего этого бедлама, но поискав глазами сей антикварный прибор снова, так и не смог его найти – тот растворился подобно офисному хамелеону. На, казалось, бескрайних океанских просторах этого офисного хаоса, с величественностью Фаросского маяка[37], из-за нагроможденных папок одиноко выглядывал древний, как говно мамонта, ламповый монитор.

– Добрый день! – внезапно сказал монитор женским голосом. – Вы по процедурному вопросу?

– Что-что? – Жданского аж передернуло, а шишка на затылке противно заныла, выдав на миг портрет Горбачева.

– Я говорю, вы к нам за-пи-саны? – произнес женский голос по слогам, будто пришел не интеллигент-Жданский, а один из жителей высокогорного кишлака в Средней Азии. На этот раз ноющий мозг выдал картинку мужчины, кавказской наружности, машущего рукой, с плота.

– Э-э-э… да, – растерянно ответил Евстахий, массируя пульсирующий затылок, – Мне сказали подойти после 15 часов.

– Кто сказал? – голос “Фаросского монитора” посуровел и Жданский понял, что уже слышал эти интонации.

– Так вы же и сказали! – обрадовался Евстахий.

– А к кому вам назначено? – не унимался монитор.

– К Эрасту А-т-драли… А-р-дольф… – вся эта ситуация начинала изрядно раздражать Евстахия, к тому же загадочная шишка пульсировала и постепенно напоминала о себе резкой болью.

– К Эрасту Ардалионовичу, нашему главному кадровому специалисту, – торжествующе сказал “монитор”, – А вы, как я понимаю, Евстахий Никанорович Жданский?

– Да, это я! Мне уже можно пройти в кабинет или надо подождать?

– Минуточку… – ответил монитор и внезапно из-за него показалась взлохмаченная женская голова в очках с толстой оправой и не менее толстыми стеклами, а за ней и остальные части тела, драпированного в фиолетового цвета колготки, строгую юбку-карандаш, на пару тонов потемнее и примерно такого же цвета жакет, со вкраплениями французских лилий[38], жёлтого цвета.

Фемина, вопреки телефонным фантазиям Жданского, была брюнеткой, небольшого роста и с неаккуратной прической “каре”. На шее у нее красовался чокер. Секретарша смерила Евстахия мутным взглядом, еще раз пробормотала “минуточку” и скрылась за дверью единственного кабинета. Буквально через несколько ударов сердца она появилась вновь и слегка небрежным жестом пригласила его войти.

Войдя в кабинет, Жданский обомлел. Прямо напротив входа висел портрет Робеспьера[39] и рядом почему-то Дзержинского. За письменным столом, в вольтеровском кресле[40] сидел невысокий человек и что-то увлеченно писал, не обращая на Евстахия никакого внимания, последнему даже стало немного неловко. Внезапно человек отложил ручку и, стремительно вскочив со стула, подбежал к Жданскому. По-свойски схватил его за руку, накрыв другой рукой и начал радостно трясти, сжимая.

– А-а-а! Евстахий Никанорович, голубчик! А я вас ждал, да-а!!! Рад встретить столь пунктуального молодого человека… – Эраст Ардалионович был просто копией вождя мирового пролетариата Ульянова не только внешне, но и по манере общения, – Как самочувствие, батенька? Не устали до нас добираться? Все-таки пятый этаж, да без лифта. Царский режим не озаботился, большевики не успели, а нынешнему тоже не до этого… капитализЬм!

– Э-э, да нет, вроде… – промямлил Евстахий несмотря на то, что, с непривычки, он взопрел и пот бусинками выступал на лбу и затылке. – Не так уж и высоко.