– Ну что, надумала, как объяснить задачу? – строго спросила она.

Ганя смело подошла к ней и спокойно изложила решение задачи, о которой даже совсем забыла, увлеченная своими наблюдениями.

– Хорошо, – коротко ободрила ее пепиньерка, – а теперь можешь вернуться в класс.

Ганя низко присела, что было обычаем для малявок, и поспешила воспользоваться разрешением Скворцовой.

– Ты куда, Савченко? – окликнула ее шедшая на урок к пепиньерке Кутлер.

– В класс отпустили.

– Охота торопиться, точно по Стружке соскучилась! Знаешь что, пойдем в la bas.

– То есть куда это? – в недоумении спросила Ганя.

– Господи, до чего вы, новенькие, недогадливы! – закатывая глазки в знак удивления, воскликнула Кутлер, – ну неужели так трудно понять, что это значит в уборную.

– Так бы и сказала.

– Fi donc[10]! – с брезгливой гримасой пожала плечами Кутлер. – Как это неэстетично! Нет, мы, институтки, любим поэзию во всем и потому перевели нашу уборную во французское подданство, – c гордостью продолжала девочка, в душе любовавшаяся красотой, как ей казалось, своих выражений.

– Вот как? – протянула Ганя.

– Так пойдем, там ведь весело, народу всегда полно, все институтские новости узнаем…

И она увлекла Савченко за собой.

Большая светлая уборная для малявок находилась в нижнем этаже. Она была полна воспитанниц; слышался веселый смех, болтовня, кто-то разучивал новые танцы и вертелся по комнате, то и дело натыкаясь на недовольно ворчавших девочек.

У окна собралась кучка воспитанниц, торопливо дочитывавших запретную книгу. В углу две подруги усердно жевали какие-то домашние гостинцы, нисколько не смущаясь неподходящей обстановкой.

La bas была своего рода клубом, куда любили забежать девочки, чтобы поболтать и отдохнуть от постоянного присутствия на глазах у классных дам. Шепотом, на ушко и «под большим секретом» здесь сообщались самые большие «тайны», которые тут же с быстротой молнии распространялись, конечно, тоже «по секрету», по всему институту.

– Ах, шерочки[11], если бы вы знали, как я люблю m-lle Скворцову! Она такая душка, такой ангел, – и с этими словами одна из шестушек восторженно закатила глаза.

– Все они душки, пока им в ученицы не попадешь, – небрежно бросила Кутлер.

– Ах, что ты, шерочка, да я бы была на седьмом небе отвечать такой душке, как m-lle Скворцова!

– А вот я так очень даже от этого несчастлива, – оборвала ее Кутлер.

– И очень жаль!

– Это меня или Скворцову?

– Ах, оставьте, пожалуйста, я с вами и разговаривать не желаю! – переходя на «вы» и тоном, который должен был выражать презрение, ответила шестушка.

Но Кутлер не заметила презрительного тона и, в свою очередь, восторженно воскликнула:

– Нет, медам, уж кто действительно красавица и ангел, так это m-lle Антарова.

– Ха-ха-ха! – делано расхохоталась шестушка. – А по-моему, эта Антарка просто… рожа, да еще и препорядочная!

– Не сметь так отзываться о моем предмете! – крикнула Кутлер, грозно наступая на свою противницу.

– Ах, скажите, как страшно, как я испугалась! – продолжала дразнить ее шестушка.

– Медам, да не кричите вы так, того гляди классюхи сбегутся, – останавливали окружающие не на шутку разошедшихся девочек.

– Да как она смеет так отзываться о m-lle Скворцовой!

– Ничего я про нее не говорила, а вот вы посмели сказать, что моя Липочка Антарова – рожа!

– И еще десять раз повторю!

– Видите? Это она ссорится.

– Да ну вас, замолчите обе!

– Пойдем лучше отсюда, – потянула Ганя свою неспокойную спутницу.

Та нехотя повиновалась, но не переставала ворчать:

– Тоже мне, обожательница!.. Нашла кого обожать, этакую фурию, как Птица, вдруг в ангелы произвела и смеет еще Липочку ругать! Подожди, матушка, покажу я, как меня трогать! – и Кутлер погрозила в сторону шестушки.