– Значит, ты у нас художница?

– Ну, если ты, как моя мама считаешь, что татуировка – это удел наркоманов и зэков, то нет.

– То есть? – не догнав, уточнил я.

– То есть я тату-художник, – отправила она меня в нокаут, весело поблёскивая глазками, зная, какое впечатление произведёт.

Я мог себе представить, как она, подобно великосветской барышне рисует птичек и рассвет, но, чтобы тату – это у меня как-то в голове не укладывалось. Не вязалось с её образом. Однако Настёна – Сластёна оказалась полна сюрпризов.

– Интересное кино, – усмехнувшись, подивился я. – Ты не похожа на всех этих…

– Фриков? – подсказала она, забавляясь. Я рассмеялся и развёл руками, признавая, что и меня не обошли стороной стереотипы. Оставшийся до больницы путь Настя просвещала меня насчёт своего увлечения: рассказывала, как поняла, что хочет работать именно на коже; как создала свою первую татуировку; поделилась своей мечтой посетить тату – конвенцию в Париже; рассказывала, какие бывают стили, сложности и почему до сих пор ничего не набила себе. Она рассказывала с таким упоением, что я был в очередной раз очарован. Мне всегда нравились люди, горящие своим делом, от них исходит какая-то особая энергетика, и жизнь бьёт ключом. Вот и от Настьки била, и я пил её жадными глотками, вспоминая, каково это мечтать, открывать для себя что-то новое, познавать мир и смотреть на него ни как на что-то грязное, дикое, бесчеловечное, а как на нечто поистине удивительное, полное неизведанных тайн и чудесных мгновений.

Это было невероятное ощущение, словно мне снова восемнадцать. Эта солнечная девочка вызывала во мне какой-то душевный подъём, наполняла теплом и светом. Поэтому, несмотря на то, что мне до безумия хотелось продлить эти ощущения и хлебнуть их сполна, я решил, что не стану лишать Настёнку её наивных представлений о любви, мужчинах да и о мире в целом. В конце концов, для меня это лишь ещё один способ развеять скуку, а для неё наверняка станет чем-то серьёзным. Не то, чтобы я был альтруистом, но иногда, с некоторыми людьми хотелось быть всё же чуточку лучше, чем я есть, и эта малышка, как ни странно, с ходу попала в категорию людей, которых я трепетно оберегал от самого себя.

Да только это оказалось не так-то просто…

Когда припарковался у больницы, Настька выпорхнула из машины, встряхнула своей роскошной гривой, прямо как в рекламе. Волосы заструились золотым водопадом по спине до самой попки, и я на ней залип. Упакованная в коротенькие джинсовые шортики, она так и напрашивалась на смачный шлепок. У меня аж ладонь загорелась, и я на автомате потянулся, но к счастью, вовремя сообразил, что творю.

Сунув руку в карман от греха подальше, едва сдержал смешок. Давно меня так не припекало. Пожалуй, пора заехать к Ариночке – температуру сбить, а то совсем заработался, скоро крыша поедет.

Пока размышлял о своем оголодавшем состоянии, мы зашли в больницу. Нас тут же встретили и со всей любезностью проводили к врачу.

– Подождёшь? – уточнила Настя с нарочитой небрежностью, не подозревая, что глазки выдают её волнение с головой. Я, едва сдерживая улыбку, кивнул и, протянув руку, забрал у неё рюкзак, который она неизвестно зачем прихватила. Сластёнка прикусила нижнюю губку в попытке скрыть радость и поспешила в кабинет.

Осмотр длился долго, за это время я успел решить ряд рабочих проблем и даже заскучать, поэтому от нечего делать достал торчащую из рюкзака папку с Настькиными набросками. Конечно, это был чистейшей воды наглёж, но кого это волновало? Уж точно не меня. Да и что там могло быть такого особенного? Обычные рисунки.