– Позвольте полюбопытствовать, сеньорита, чем же таким вы заняты? – Кортес, когда нервничал, переключался на какой-то великосветский язык и даже к ученикам начинал обращаться на “вы”.

– Я жду маму, – бесхитростно улыбнулась Алисия.

Класс ахнул, Волнение, смешанное с завистью – обычное чувство для детских приютов – прокатилось шепотками, а сеньор Кортес изумленно крякнул и закашлялся. От Алисии всего можно было ожидать, но такие шутки! Еще и при всех детях. Возмутительно.

– Алисия, мне об этом ничего неизвестно, поэтому прошу тебя вернуться на землю и заняться решением задачки, – учитель отошел от ее парты и двинулся дальше, мельком заглядывая в тетради учеников.

Алисия смотрела в его удаляющуюся спину и чувствовала, как внутри закипает гнев. Сеньор Кортес, неудачник в старомодном пенсне, смеет сомневаться в том, что сегодня она встретится с мамой? Да что он вообще о себе возомнил? “Нет, никто, никто не испортит ей сегодняшний день”, – решила Алисия и уткнулась в тетрадь. Решит она эту дурацкую задачку, лишь бы к ней не приставали с вопросами и разговорами.

Но “спрятаться под одеяло” не получилось. Одноклассники то и дело бросали на нее быстрые взгляды, как бы спрашивая: “Правда? К тебе правда едет мама?”. И непонятно, чего было больше в этих взглядах – тревожной радости или надежды на то, что Алисия наконец-то исчезнет из приюта, не будет смущать своей колючей прямолинейностью. Все еще помнили историю с Шарлем, мальчиком, который, потеряв в страшной дорожной аварии обоих родителей, попал в приют буквально на пару дней – пока его бабушка летела из Парижа и занималась документами. От горя Шарль был почти прозрачный и будто темно-серый внутри. Ничего не ел, не пил, молчаливой тенью проплывал по коридорам, замирал в дальнем углу. Даже взрослые побаивались к нему подходить, чтобы не сделать еще больнее. Но Алисия не побоялась. Когда дети вышли на прогулку, и Шарль – тоже, смертельно раненой птицей нахохлился на отдаленной скамейке, носком ботинка ковыряя землю, Алисия решительным шагом направилась к нему. Этого никто не заметил. Ее вообще замечали, когда было уже слишком поздно.

– Привет, – она села рядом с мальчиком. – Ты же Шарль?

– Да, – словно листья прошелестели, таким был тихим его голос.

– А расскажи про своих маму и папу. Какие они были?

– Ну… – Шарль сглотнул ком в горле и снова прошелестел. – Хорошие.

– А мама? Красивая? Ты ее любил?

Мальчик смотрел на нее во все глаза, не понимая. Потом часто-часто заморгал, но горошины слез все равно покатились по его бледным щекам.

– Почему ты плачешь? Я разве что-то обидное сказала? Я, наоборот, завидую тебе даже.

Шарль побледнел еще сильнее, сжался. Отодвинулся на самый край скамейки, будто пытался отгородиться от напористой незнакомой девочки, которая умела причинять боль.

– Ну? Что ты молчишь? Ты не хочешь со мной разговаривать? – Алисия требовала ответа, требовала поделиться куском любви, которая жила в его сердце к родителям и в раз осиротела. Как и он сам.

Шарля колотила мелкая дрожь. У него не было сил встать и уйти – девочка словно пригвоздила его взглядом к скамейке. Но и оставаться здесь он не мог. Он смотрел на Алисию, но видел искореженный красный автомобиль, которому так радовалась мама – они совсем недавно обновили машину. Видел лопнувший от удара чемодан, который вылетел из багажника и рассыпал по дороге все их веселое прошлое – цветные футболки Шарля, обрывки маминых платьев, отцовскую бейсболку и шорты со смешным принтом. Они ехали в отпуск и за секунду “до” обсуждали, что в отеле есть большой бассейн с горками. Шарль не помнил, что случилось. После вспышки, отключившей его сознание, он родился уже в новый мир – в мир мертвых глаз и беззвучного крика.