Я щурюсь от солнечного света, достаю из сумки телефон и трясущимися руками набираю Мелани, однако женский голос отвечает все то же: данного номера не существует. Спрятав айфон, озираюсь по сторонам, ожидая, что кто-то неизвестный выскочит из-за угла и прокричит: «Самозванка!» Но разоблачать меня никто не торопится. Улица выглядит как финальный кадр научно-фантастического фильма про эпидемию, поразившую все население земного шара, и только недалеко от входа стоит черный «кадиллак».

Я выпускаю из себя воздух, потираю лоб и виски. В ушах гудит. Мне нужна передышка, чтобы пораскинуть остатками серого вещества. Определенно происходит нечто из ряда вон выходящее, и я чувствую себя гостьей в этом мире. Говорить о сумасшествии пока рано, хотя предпосылки определенно есть. Конечно, списать все на резкое помутнение рассудка и признать себя чокнутой проще, но я знаю, что это не так. Я не сумасшедшая – я чужая в этом мире стеклянных офисов, дорогих автомобилей, шикарных домов и стильных укладок.

Взгляд, как потерявшая хозяйку собака, мечется по тротуару, по окнам здания напротив и по мимо проезжающим машинам. Что делать? Что делать? Что делать?! Я потеряю рассудок, если буду стоять на месте. Ноги несут к «кадиллаку», заставляя забраться на высокую ступеньку.

– Добрый день, мисс Прайс, – приветствует водитель низким, ничего не выражающим голосом.

Я кривлю рот в подобии улыбки и смотрю на темный глаз и кусок шоколадной кожи в зеркале заднего вида. Плечи мужчины настолько широкие, что, кажется, рукава пиджака треснут при малейшем движении.

– Как вас зовут? – спрашиваю я.

Во взгляде проскакивает удивление вперемешку с недоумением, но он подавляет их.

– Боб, мисс, – отвечает он с нарочитой вежливостью, хотя, скорее, послал бы к черту человека, неспособного запомнить имя собственного водителя.

Как странна жизнь! Раньше – если уж быть совсем точной, вчера – я тоже оставалась невидимкой, тенью на стенах, руками, уносившими опустевшие чашки. У меня не было имени – нет, оно было, но никто не запоминал его.

– Куда едем, мисс? – интересуется Боб, взглянув на мое отражение.

Хороший вопрос. Выуживаю из сумки телефон и проверяю расписание, которое скинула Кара: через час планируется двухчасовая тренировка в спортзале, после – поход к косметологу и примерка наряда к шоу Джерри Стоуна. Планы серьезные, но, принимая во внимание все события, не такие уж важные, поэтому я без сомнений говорю:

– К родителям. Домой.

За тонированными стеклами проносится шикарный Лос-Анджелес, тот самый, который мы с Мелани мечтали в детстве покорить: яркий, чистый, стильный. Солнце почти в зените, лучи отражаются от зеркальных высоток и вывесок одно- и двухэтажных бутиков и отелей. Тени быстро становятся мелкими, едва заметными, а потом и вовсе исчезают. Прохожие, никуда не спеша, идут мимо витрин, не обращая на них внимания. Зелень пальм кажется салатовой, даже желтой под испепеляющим солнцем.

Я высовываюсь в окно, дышу полной грудью. Меня окутывает детский всепоглощающий восторг. Здесь дозволено все, а теперь, когда деньги не проблема, то даже больше. Мне словно пять лет, я в огромном магазине сладостей, и можно взять что угодно, набив карманы под завязку.

На одном из зданий красуется билборд с моим лицом, с лицом Пенни. Черно-белая фотография занимает стену четырехэтажного дома: глаза подведены так, что кажутся инопланетными, кожа без единого недостатка, впрочем, как и пор, накрашенные губы едва уловимо изгибаются в улыбке Моны Лизы. Пенни смело смотрит в камеру, приподнимая подбородок.

– Это я! Это я! – восклицаю я, не в силах подавить эмоции, и подпрыгиваю на сиденье.