Так и у меня: текст отторгал мои попытки сделать «колыбелью» новой жизни и отдельные регионы, и бывшие области, и мегаполисы и сельские хутора с их символичными «скотными дворами». Даже не получалось зацепиться за обласканную мечтами Туган-Барановского таежную артель. А получалось, что ад социального хаоса затухал либо в небольшом городке, либо на большой улице. (Эх, не случайно возникла концептуальная песенка про улицу Заречную.)

Я злился на диктат текста. Но, остыв и подумав, потом приходил к выводу, что «курилка» всегда прав. Вот взять те же хутора, сельские общины, артели. Не могу не вспомнить поучительную историю с философом Мартином Хайдеггером. Он избегал интервью, считая их бессмысленной тратой времени и энергии души, но однажды всё же сдался под напором маститого журналиста. Француз из знаменитого журнала среди прочего спросил у мыслителя, почему немцам удается производить такие классные авто. Мэтр, задумавшись, ответил, что, скорее всего, потому что немецкие синие воротнички, в отличие от своих зарубежных коллег, читают иногда Канта, Гегеля, Ницше.

«А какая связь между Ницше и “мерседесом”?» – не унимался журналист. Философ честно ответил, что не знает, какая связь между Ницше и «мерседесом», но интуитивно чувствует, что рабочий, который не читал первого, не сделает второго. (Признаюсь, был когда-то на головном фирменном заводе в Штутгарте. Там таки читают работяги, делающие самые сложные шестисотые «тачки», самых сложных философов.)

Фактически это наблюдение было позаимствовано у подзабытого Карла Маркса. Тот утверждал, что любое производство, кроме своего целевого продукта, ещё и производит определенный тип работника. Типа, один тип работника получается в ходе производства колбасы, совсем другой – в ходе производства, скажем, антибиотиков. То есть логика такая – организация производства сложных изделий формирует работников, читающих философов. А работники, читающие философов, способны создать сложные агрегаты…

Уф, отвык от замысловатых текстов. Так вот. Когда я писал книгу, она мне подсказала, что сельская община не создаст интересных героев. Не потому, что плохи свинари, пастухи и прочие скотники. Но сам характер труда понукает, принуждает, обязывает формировать у его субъекта набор определенных потребностей, свойств и качеств. И профессиональных, и интеллектуальных, и моральных.

Вот я сейчас живу в стране, на языке которой «санжары» означает «брод». В современной же Украине хоть старые, хоть новые Санжары означают «омут»: в смысле символа нравственного падения, расчеловечивания. Дело в том, что в селе, местечке, поселке любой чужак – потенциальный носитель опасности и инородности. К этому приучает многовековой производственный опыт их жителей. Поэтому и встречают чужаков камнями, как привечали карантинщиков из Китая.

Местные жители – рагули[1] – по-другому просто не умеют. Таков их образ жизни. Таков их уклад. Таков их набор стереотипов. (Не могу не вспомнить мудрый анекдотец, демонстрирующий непреодолимую силу социально близкой дистанции: тракторист Слава попробовал «завязать». И на шестой день абстиненции начал припоминать, что 12 лет назад он, будучи успешным столичным кардиологом Соломоном Шниперсоном, приехал в это село просто порыбачить.)

В моём романе получалось, что только условная большая улица, как часть города со своей достаточно сложной производственной базой, социальными связями и лифтами, системами защиты жизни и здоровья, инфраструктурой образования и взаимопомощи, способна не только сохранять, но и развивать человеческое в человеке. Ну, как в упомянутой песне: там на одной Заречной улице и «райком» – социальный лифт, и «мартеновские печи» – сложные производства, и «любовь» – высокие личные отношения… Если какого-то из этих компонентов недостает, то вся конструкция «человекотворения» рушится.