«Я не имею права находиться здесь! – Жану вдруг показалось, что ещё мгновение и пространство капсулы начнет съеживаться, – для меня здесь нет места! – внезапно ему показалось, что по стенам прошла волнообразная дрожь (возможно, именно так колеблются стенки желудка, настраиваясь на переваривание попавшей внутрь пищи), – я!..»

Слепой инстинкт сорвал его прочь с кушетки и швырнул в центр капсулы.

Уже не владея собой, Жан вцепился руками в спинку операторского кресла и диким взглядом зашарил по одинаково ровным, бледно-серым стенам. Если бы он нашел выход, то выскочил бы отсюда прочь. Если бы только нашел!

Выхода не было.

«Когда я вошел, то сразу увидел дисплей», – уже не соображая, что он делает, мужчина оторвал ладони от кресла, развернулся спиной к дисплею и швырнул своё тело на стену.

На твердую и непроницаемую… абсолютно непроницаемую стену!

Удар был настолько жестким, что на несколько секунд вымел из головы всё!

Затем пришла боль. Первой заболела скула, затем вся левая сторона лица, шея и ладони.

«Не прошел, – обессилив от удара, Жан тупо пошевелил пальцами, – и не мог пройти. Дурак и паникер. Если не сказать, что трус, – теперь, всё ещё прижимаясь всем телом в поверхности, он вспомнил, даже не вспомнил, а мысленно прокрутил перед собой всю процедуру выхода во время, которую, не вдаваясь в подробности, провела тогда Этьена, – кажется, я понял».

Глупо стоять, прижимаясь телом к стене. Ещё более глупо, чем пытаться выскочить сквозь неё наружу.

«Хорошо, что успел повернуть голову, – отлипая от стены, отчужденно подумал Доре, – иначе мог бы сломать нос… или разбить губы. Шлепал бы ими, как оладьями».

Капсула всё ещё качалась, но теперь качка уже не вызывала такой паники.

Жан приноровился, попал в такт качания и в подходящий момент перекинул себя обратно на кушетку.

«Кажется, я понял… – сиденье мягко спружинило, отчего всё вокруг закачалось ещё больше, – это же так просто, – стараясь не смотреть на стены, он сосредоточил взгляд на своих ботинках, – меня просто повело от избытка кислорода. В подвальном воздухе его было меньше, здесь больше, вот меня и закачало как от выпивки… паникер несчастный!»

Жан оперся спиной о стену, вытянул ноги и прикрыл глаза. Скула ещё продолжала ныть. Левое плечо, принявшее на себя основную силу удара, тоже. И коленка.

Зато полностью исчезла боль в левом боку.

«И на том спасибо», – машинально подумал Доре.

Постепенно качание прекратилось.

Захотелось пить.

Жан отмахнулся от жажды. А в следующий момент точно также отмахнулся и от голода, попытавшегося тайком заползти в желудок.

Сейчас настало время думать, что делать дальше.

Можно было вернуться домой, в послевоенный Париж, напомнить киностудии о себе, невыплаченном долге и контракте ещё на одну роль.

«Если эта богадельня ещё существует», – напомнил ему внутренний голос, как червь яблоко, неугомонно грызущий его все последнее время.

«Лучше помалкивай, – зло осадил его Доре, – ты мне и так порядочно испортил жизнь, так что сейчас – лучше заткнись».

«Всё могло измениться, – не желая затыкаться, опять запищал внутренний голос, такой же настырный и упрямый, как и он сам, – кинокомпания могла обанкротиться, закрыться. Не забывай ещё и про атавару, который, возможно, где-то там тебя и ждет…»

«Возможно», – вынуждено согласился мужчина.

«… а она тебя не любит!» – воспользовавшись секундной победой, нахально взвыл голос.

«Заткнись!» – яростно треснул кулаком по колену Доре.

«Сам заткнись!»

«Я – ненормальный, – машинально растирая место удара, Жан криво усмехнулся и невольно покосился за экран, словно ожидая увидеть в нем своего противника, но увидел только собственный профиль, искаженный кривизной дисплея, – ещё немного и я вдребезги разругаюсь сам с собой»…