Она включает первый видеофайл. Запись с одной из камер безопасности на станции метро «Театральная площадь». На экране ожидающие и снующие люди. Лина замечает Яссина прежде, чем Эзлем указывает на него. Она видит, как он пробирается между людьми к краю платформы, будто хочет сесть в поезд одним из первых. Яссин балансирует на носках ботинок и поворачивает голову туда, откуда появляется поезд. Его тело бросается вперед и исчезает на железнодорожном полотне, где камера уже не берет. Лина издает сиплый крик, отворачивается, закрывает глаза. Эзлем останавливает запись и ждет. Лина замирает, она сидит, согнувшись, закрыв лицо руками. Потом ее плечи начинают подрагивать. Она тихо плачет. Эзлем обнимает ее. Ждет. Лина порывисто встает, разворачивается и выходит из комнаты.

Взяв себя в руки, она возвращается к Эзлем. Бьющая в лицо струя холодной воды, несколько минут пустоты и еще одна таблетка помогли.

– Продолжим, – говорит она Эзлем, будто ничего не произошло.

Эзлем снова включает первое видео. Затем она показывает запись с ракурсов второй и третьей камер, а потом съемку непосредственно из поезда. Из головы первого вагона, в который встроены камеры калькулятора вождения, видно, как Яссин падает перед останавливающимся поездом и исчезает под ним, но ничего из того, что могло бы происходить на перроне.

Лина смотрит до конца, не реагируя. Внешне она выглядит сосредоточенной, в то время как в ее голове крутится одна и та же мысль: «Я делаю это для него. Я должна помочь ему».

– Как он выжил? – спрашивает она Эзлем.

– Поезд почти остановился. И хотя вагон зацепил его, Яссин упал довольно удачно, если так можно выразиться.

– Но ты не знаешь, выкарабкается ли он.

– Его уже дважды оперировали. Хуже всего – тяжелая черепно-мозговая травма. Он еще не приходил в сознание.

Лина кивает, комок подступает к горлу. Она прислушивается к своему дыханию, пульсу. И то и другое более или менее в порядке, и все же она чувствует, будто внизу живота что-то скребет, схватывает и сжимает внутренности.

– Тебе сообщат, если его состояние изменится?

– Думаю, да.

– Ты дружишь с его женой, – она слишком поздно замечает, что это звучит как упрек.

– Мы знаем друг друга очень давно. Но я бы не сказала, что это дружба.

– Она знает обо мне?

– Я ничего не рассказывала.

– Но ты недавно на это намекала.

– Возможно, знает. Но не от меня.

– Он точно ничего не говорил ей.

– Она же не дура.

– Я никогда не требовала, чтобы они расстались.

– Ты не должна передо мной оправдываться.

– Я не хочу разрушать ничьи отношения. Этого никогда бы не произошло, если бы мы раньше не…

– Это ты с ним выясняй. Не со мной, – прерывает ее Эзлем на полуслове, – официально я ничего не знаю, и не попади он в больницу, я бы никогда не завела с тобой разговор об этом. Помоги разобраться в том, что случилось. Он что-то раскопал. Что ты знаешь?

– Он отослал меня искать шакалов.

– Он тебе ничего не говорил об этом деле?

– Только то, что за этим скрывается нечто большее.

– И все?

– У тебя тоже нет никакого представления, над чем он работал?

Эзлем мотает головой:

– Получается, мы ничего не знаем.

– Да.

– Хрень.

– Полная.

Эзлем сухо улыбается. Потом спрашивает:

– Ты что-нибудь заметила на видео? – Она медлит.

– Что тебе показалось странным?

– Только блокираторы камер. – Эзлем показывает на три расплывчатые точки. В этих местах стояло как минимум три человека с нелегальными блокираторами камер видеонаблюдения. Идет ли речь об активистах, выступающих против системы распознавания лиц, или там действительно те, кто пытается что-то скрыть, неизвестно. Но по крайней мере два блокиратора находятся рядом с Яссином. И это одна из причин, почему невозможно различить, прыгнул он сам или его столкнули.