– Что вы такое сделали с малышом Нероном? – со смехом спросил седоволосый по-немецки.

– Слегка припугнул, – ответил Белецкий. – Меня научили этому фокусу на Алтае. Там таким свистом кочевники отгоняют волков.

– О! – одобрительно протянул незнакомец, оценив не то путешествие собеседника на Алтай, не то его идеальный немецкий язык, не то твёрдость голоса, в котором не слышалось ни испуга, ни даже волнения.

После он обратился к Судейкину:

– Представьте же нас, Ануфрий Ануфриевич.

– Герр Киршнер, – раболепно отрекомендовал галантерейщик седоволосого господина. – Хозяин дома и душа нашего маленького коммерческого немецкого мирка… А это – Фридрих Карлович Белецкий, рекомендованный мне чрезвычайно надёжным и уважаемым человеком. У Фридриха Карловича есть небольшое букинистическое дело, для которого он ищет достойных партнёров.

Киршнер с Белецким церемонно пожали друг другу руки, и хозяин указал на гостиную.

– Проходите, господа. Все уже собрались. Я буду рад представить вас, Фридрих Карлович, остальным гостям и моей супруге.

Этот разговор, как и все остальные в доме Киршнера, вёлся на немецком.

Следуя за хозяином, Белецкий вошёл в светлую просторную гостиную, радующую взор своей простотой, добротностью и аккуратностью.

На выкрашенных в мягкий оливковый цвет стенах висело несколько зимних пейзажей Бюркеля, веявших стужей и одиночеством, полотно Ахенбаха, воспевавшее величие и жестокость морской стихии, и пара умильных детских портретов Кнауса32. Белецкий не считал себя экспертом в живописи, но его знаний в данном вопросе хватило, чтобы понять, что перед ним подлинники.

В углу комнаты стоял шкаф с застекленными дверцами, украшенный затейливой и тонкой резьбой в готическом стиле. Полки в нём были заполнены фарфоровыми статуэтками и лаковыми миниатюрами. На выполненном в том же псевдоготическом стиле секретере стояли каминные часы с золочёной конной фигуркой сарацина над циферблатом.