– Не помню, куда Андрюшины штаны болоньевые дела. Холодать начало.

– Ну да. Ноябрь на дворе, – соглашается Дима.

– Знаю, что ноябрь.

– Да я же просто…

– Угу.

Дима выходит на кухню. Что делать – непонятно. Внутри у него растет дискомфорт. На кухне он ставит чайник и, приоткрыв окно на проветривание, закуривает сигаретку с кнопкой. Вкус химических элементов, которые выдают себя за арбуз, кажется неестественным, как вкус белого шоколада. Дима вообще не очень любит такие приторные шоколадки. Ему по вкусу горькие плитки с большим содержанием какао, а не забитые сахаром подделки. «Завтра на работу», – думает Дима, и эта мысль его печалит. К тому же последнее время что-то начало происходить с его глазами, и слишком яркий всепроникающий свет офисных ламп накаливания, что содержат в себе запредельное количество ватт, стал вызывать глазную и головную боль. Дима даже купил себе специальные капли, но те несильно ему помогали. А еще этот новый его коллега, Вадим, изрядно подбешивал, так как считал, что если он переехал из московского филиала их компании, то знает больше, чем местные провинциальные работники, посему имеет право их поучать.

Чайник выпустил струйку пара, привлекая внимание к своей персоне.

– Ну что ты, Джеффрис? – Дима похлопал чайник прихваткой по крышке, прежде чем снять его с плиты. Газ горел, напоминая о термоядерных процессах в печах огромных звезд. От этой ассоциации стало холодно и Диму прошила дробь зябкой дрожи.

Он залил кипяток в кружку, на дне которой лежал чайный пакетик. Это была подлодка. Или подводная мина. Вспомнилась передача по телевизору про неизученный мир океана. Может быть, там есть своя цивилизация, да такая, что абсолютно непохожа на нашу? Ну, скажем, некая сеть разумных кораллов, которые связаны между собой, как грибы мицелием. Или это все бред из журналов типа «Тайны ХХ века»[4]? Кто знает… Дима полагал, что что-то живет с нами рядом, либо в космосе, либо в океане, либо и там и там. Порой, лежа в своей кровати и уже начиная засыпать, он ощущал это, точно какая-то дверка приоткрывалась и появлялась возможность почувствовать что-то связанное с другими мирами.

– В холодильнике есть винегрет и баранина, – говорит Вика, заходя на кухню и наблюдая, как Дима сидит, склонившись над одинокой чашкой зеленого чая.

– Я не люблю баранину, ты же знаешь, – отвечает он и, только сказав это, понимает, что совершил ошибку, произнеся эти слова.

– А, ну извините, – Вика пожимает плечами и отворачивается, принимается заниматься какой-то ерундой возле раковины. То ли посуду моет, то ли от нечего делать со струей водопроводной воды играет. Совсем, что ли, ку-ку?

Дима пьет чай и радуется тому ощущению солнца, что дарует ему Цейлон. Однако свет, идущий от люстры под потолком, вдруг меняет свой цвет с желтоватого на белый, и приступ нестерпимого дискомфорта тут же охватывает Диму, он аж подскакивает.

– Чего ты? – поворачивается к нему Вика.

– Отвали! – бросает он ей и устремляется в спальню, расплескивая по пути немного чая.

Она ему ничего не говорит в ответ. Дети шебуршат у себя в комнате, а Дима садится на кровать и пьет горячий чай мелкими глотками, думая о том, что все движется к некой черной дыре, точно Великий Аттрактор[5] засасывает мир в свое всепоглощающее чрево. Дима вставляет в уши затычки наушников и включает научно-популярную лекцию о квантовой физике, чтобы немного отвлечься от стальных рук убийственного расчеловечивающего быта. Дима думает о том, что рассказывает лектор: парадокс наблюдателя, открытие бозона Хиггса, таинственные суперструны, представляющие из себя невероятно маленькие, но злостно закрученные спирали каких-то подпространственных измерений, а еще эта загадочная темная материя. И откуда она взялась-то? «Да оттуда же, откуда и ты!» – вдруг приходит в его голову ответ.