непосильна твоя притча отец разумению моему не тяжелее содеянного твоими собственными руками иди Иошаат отдохни измученной душой небо над вами небо ли голос твой матерь твой ли голос отец мой отец ли ты мне свет свет свет заливает меня иди Иошаат мы ждем куда мне идти кто я что есть свет что есть камень что есть дерево опять он о дереве ты не древодел по имени Иошаат ты иошаат по имени Древодел жизнь есть тайна и тайна сия заключена в дереве ты славно поешь Иошаат словно Давид-псалмопевец дерево да заключена в дереве ибо в начале жизни у младенца колыбель у черненького и светленького едино а в конце жизни кто скажет у кого из них трон из позолоченного дерева а у кого крест из занозистого грешен я грешен все грешны Иошаат человек приходит грешно в этот мир греха и грешно оставляет его тогда пуст позолоченный трон царя Давида ай-вай разбита колыбель остался крест мой крест ибо каждого из нас ожидает свой крест плакала матерь потоками дождевыми гневался отец громом заоблачным заждались тебя Иошаат разве не получил ты знамения Господня воистину получил и иду к кресту своему ибо знамение мое крест

– Ииссах, возлюбленный мой!

– М-м-м…

– Ты спишь, Ииссах?

– Глаза слипаются.

– Ой какая родинка у тебя на плече… Словно примета.

– Не трогай.

– Ты приметный мой!

– Щекотно.

– Единственный мой, любовь моя, звезда осиянная…

– Звезда? А слышала ли ты про звезду над Бет-Лехемом, сияющую звезду?

– Люди что-то говорили. А что?

– Как что? Я родился в Бет-Лехеме. Звезда та сияла надо мной!

– Ой, да, я забыла, тебе повинуются птицы.

– Птицы! Подожди, – мне будут повиноваться люди! Да. Не веришь? Это так просто. Люди – они глупее птиц.

– Ииссах…

– Ты мне не веришь?

– Что ты, – конечно, верю! Ииссах…

– Ну что тебе?

– Ты меня любишь?

– Мирра, ты меня уже сто раз об этом спрашиваешь.

– Ну и что?

– Как что? Устал я.

– Ты… ты не любишь меня.

– Это ты говоришь.

– Ну скажи, скажи!

– Вот, говорю.

– А почему ты при этом плечами вот так поводишь?

– Волосы твои щекотные.

– Ииссах…

– Мирра, ты что, плачешь?

– Ииссах!

– Ты что, не кричи так!

– Я верю тебе, Ииссах, родненький мой, жизнь моя, что ты – Мессия, Ииссах, что явился долгожданный Спаситель, Ииссах, ты мой долгожданный, будь моим Спасителем, Ииссах, спаси меня от грязи и унижений, от слез о хлебе насущном и последней монете, от темного прошлого, отравляющего память, от мрачного настоящего, иссушающего мысли бессонными ночами, и от беспросветного будущего, душащего сердце! Будь моим Спасителем, ты – все, что есть у меня, Ииссах, ты – вся моя жизнь, Ииссах, будь моим Спасителем, заклинаю тебя, и я воскликну в счастье на весь мир: воистину Господи, мой Боже, осанна Тебе во веки веков!

Мирра замолчала, задыхаясь от слез.

Ииссах повернул голову. Прислушался. Потом открыл рот, чтобы что-то сказать, и снова прислушался.

– Кто-то бежит сюда.

Мирра поспешно осмотрела себя, вздохнула о порванном платьице.

Он уйдет, а я дождусь темноты. Стыдно такой попасться на глаза людям.

– Ииссах! – послышался полукрик-полустон.

У скалы показалась Суламитт, изнемогая от усталости, слез и отчаяния.

– Ииссах, – сказала она, – умер твой отец.

Ииссах вскочил, задрожав и оскалив зубы.

– Отец? – спросил он.

– Это ваш отец, – сказал он.

– У меня нет отца! – крикнул он.

– Ииссах, Господь над нами да рассудит тебя, только пойдем домой, заклинаю тебя, – прошептала Суламитт помертвевшими губами.

– Дом? – Ииссах зло рассмеялся. – Это ваш дом. У меня нет дома.