Потом начался германский поход, а он остался со сломанной ногой. Мы вернулись, а он уже не новобранец, а исправный солдат, и улыбается мне, как ни в чем не бывало. А я зла не держу.
Ну, а остальное ты знаешь. А теперь – последний раз: salve, Тит, и поспим, пока есть время.
– Погоди, погоди, – пробормотал Тит озабоченно. – Что же это получается? Я не пойму. Так этот наследник, сын Аспазии и твоего отца…
– Да, – сказал Пантера, зевая и укладываясь поудобнее. – Это Бибул.
Глава вторая Мирра
Воробей, прыгая вверх и вниз по скале над спящими, долго примерялся к остаткам пиршества и, наконец, набравшись отваги, спорхнул вниз, на пузатый глиняный кувшин. Пустой кувшин ответил острым коготкам сухим кашлем, и воробей шарахнулся прочь, обратно на скалу, обиженно оттуда чирикнув.
Бибул открыл глаза. Услышав птичий щебет и недалекий плеск, он какое-то время не мог понять, где находится, и приподнялся на локте.
Кувшин, корзина, чаши, разбросанная в стороне одежда. Рядом – Пантера и Тит, оба голые. Они по очереди ритмично похрапывают: басовито и коротко – Пантера и неожиданно тонко, фистулой – Тит.
Бибул снова лег и закрыл глаза.
Все ясно. Если рядом с кувшином находится Пантера, можно биться об заклад, что кувшин пуст, как…
Как лоно девственницы.
Бибул открыл глаза.
Он вспомнил.
Молокосос, говорили они, боится юбки, и пили вино, и смеялись.
Гнев вспыхнул в нем. Обидно не то, что Пантера прав, а то, что он всегда прав.
Словно прочитав его мысли, Пантера заворочался и пробормотал что-то во сне. Бибул закрыл глаза.
Пантера… Он кичится своими мышцами и луженой глоткой. Где ему понять…
Пантера снова заворочался.
Савеянка, вспомнил Бибул.
Что там рассказывал Пантера?
Глупец. Раб и сын рабыни.
Тайна? Животное. Где ему понять…
Тайна?
Савеянки, говорят, любвеобильны…
Бибул дышал ровно и спокойно. Только оттопыренная нижняя губа слегка подрагивала.
Кто там у них был задран медведем…
Медведь? Вот, рядом с ним храпит медведь. О боги, как болит голова!
Стоп! Что говорил Пантера, лакая чашу за чашей?
Бибул снова открыл глаза.
Маленький иудейский городок…
Рядом с горой, которая то ли видна,
то ли не видна отсюда.
Это же совсем рядом!
Плевать. Спрошу.
И туда ведет дорога!
Бибул осторожно, стараясь не производить шума, поднялся на ноги.
На этот раз ты ошибся, Пантера.
Самое сладкое на свете – это месть.
Он осторожно обогнул спящих, выбрался на дорогу и нашел, оглядевшись, нависающую над одиночными деревьями и редким кустарником вершину горы.
Успею.
Бибул оглянулся, чтобы запомнить это место, и побежал по дороге.
* * *
Дорога вывела Ииссаха на пригорок, залитый лучами заходящего солнца, бьющего прямо в глаза. Он невольно сощурился и спустился в тень нависающей скалы. Нашел подходящий камень, сел и утер пот со лба.
Ему не хотелось возвращаться домой. Что он там не видел? Ворчание старого Иошаата, постоянно что-то вопрошающие глаза Мириам?
Надоело.
Да и в доме все изменилось. Раньше, когда семья жила вместе, было хотя бы веселей. А сейчас? Екевах давно отделился, женившись. Теперь он – главный древодел Назиры. От заказов нет отбоя – после восстания Галилеянина люди вновь стали обустраиваться, особенно жители разрушенного Сепфориса. Так что Екевах теперь уважаемый человек и считает своим долгом постоянно лезть с поучениями – к взрослым восемнадцатилетним мужчинам!
После женитьбы Екеваха на семейном совете было решено отдать Хаддаха ему в помощники. Так что и он приходит только ночевать. Осий теперь пасет овец. Ему, видите ли, тяжело управляться с выросшим поголовьем овец, и Ииссах должен – должен! – ему помогать выгонять по утрам отару на окрестные склоны, а вечером загонять обратно. Овцы, овцы… С утра до вечера в окружении овечьих морд, – самому заблеять можно.