Деревня небольшая, по всей видимости, небогатая. Вокруг небольшой площади раскидан десяток убогих, скособоченных хижин, никогда не знавших ремонта. На их фоне, отдельно стоящий, срубленный недавно дом, кажется дворцом. Резное крыльцо, светлые бревенчатые стены, красная черепица на крыше. Вероятно, он принадлежит местному старосте. Ближе к реке стоят три длинных здания, невысоких, обнесённых оградой. Рядом пасутся лошади, коровы, овцы. Нет никакого сомнения в том, чем занимаются жители. Но почему фермеры поселились так далеко от города?

Подойдя к деревне, человек понял почему, едва не задохнувшись от невыносимого смрада, повисшего в воздухе. Запах крови, испражнений, падали выворачивает наизнанку.

«Не фермеры, кожевники».

Догадка подтверждалась выставленными на берегу огромными колодами, котлами, дубовыми кадками. На многочисленных козлах, установленных там же, сушатся расправленные кожи. Некоторые из них уже окрашены.

«Кожевников выселяют из города из-за запаха и антисанитарии, – усмехнулся человек. – Не любят горожане кожевников, но жить без них не могут. Это никогда не изменится».

Человек плотнее закутался в плащ, оставляя открытыми только глаза, но вонь проникает и сквозь ткань. От неё не укрыться. На деревенской площади, совершенно не обращая внимания на едкий запах, резвятся дети. Всю свою жизнь они провели рядом с этим смрадом и уже просто не замечают его. Он неотъемлемая часть их существования.

– Стой, где стоишь! – крик, неожиданно раздавшийся сзади, заставил вздрогнуть. – Подымь, как говорится, руки кверхь.

Человек замер, медленно поднял руки, так же медленно повернулся в направлении голоса. Увидел двоих. Один, невысокий, полный, с исчерченным оспинами лицом, стоит в паре ярдов. В руках он держит топор на длинном топорище, угрожающе поигрывая им в ожидании реакции чужака. Второй, тоже низкий, но, в отличие от первого худой, как щепка, со злым лицом, стоит чуть подальше. Натянутый лук, направленный в грудь, закрытый левый глаз и высунутый язык, говорят о серьёзности намерений его владельца.

– Не люблю, когда мне угрожают оружием, – не спеша сказал человек, оценивая ситуацию.

Ситуация паршивая. При малейшем сопротивлении стрела сорвётся с тетивы. Не увернуться. Промахнуться с такого расстояния сложно. Толстяк, конечно, обращаться с топором не умеет, но это не важно. Воевать, в любом случае, не стоит. Он пришёл сюда за помощью, а не драться.

– Без разговоров мне тут, – взвизгнул первый. Топор в его руках дрожит. – Палку брось!

Человек послушно откинул посох в сторону.

– А теперь иди, – первый ткнул топором в сторону деревни.

Второй, всё так же молча, натягивает тетиву лука, целясь в грудь.

– Так стоять или идти? – криво усмехнулся человек, не удержался, глядя на нервного толстяка.

– Поскалься мне ещё тут, – от волнения, первый стал беспорядочно размахивать оружием. – Иди, говорю! Туды! – снова ткнул топором в сторону деревни.

– Хорошо, хорошо, – примирительно сказал человек, опасаясь того, что топор может, совершенно случайно, задеть его. – Иду.

Увидев приближающихся взрослых, ведущих перед собой незнакомца, дети отвлеклись от игр и стали с интересом разглядывать его. На площадь вышло несколько вооружённых мужчин. Рассмотрев их, человек понял, что это были совсем не воины. В руках у одних обычные топоры, ножи, вовсе не боевые, у других – просто дубины и остро заточенные длинные жерди. Одеты, кто во что горазд: неопределённого цвета рубахи изодраны, штаны явно не по размеру, болтаются, подвязаны бечёвкой. Идут медленно, неуверенно, косятся на чужака. Оружие в руках дрожит. Сброд, а не вояки. Только один из них походит на рыцаря. Поверх чистой, на удивление, целой льняной рубахи надет мятый железный нагрудник, а в руках настоящий, правда, местами проржавевший, меч. Он идёт впереди всей вольницы, пристально глядя на незнакомца. Человек подумал, что это и есть местный староста.