И кому могло понадобиться не прикончить меня там, в клинике, а утащить куда-то в ночь, к запаху сирени и жасмина. Откуда я решила, что ночь? Рассуждаю логически: днем вокруг меня толпа: врачиха, медсестры, какой-то озабоченный мужик, который моет меня и перестилает мою постель, родственнички опять же…

Кто? Кто в теремочке живет?

Скрипят половицы, странно, но я не чувствую опасности… подошел… это мужчина… когда-то я уже чувствовала этот запах… давно забыто… Что тебе нужно? Трубки мои поправить? Мешок с мочой опустошить? Памперс мой поменять? Извращуга!

Иннокентий Араелян много и тяжело работал, как и его родители: знаменитые патологоанатомы и судебные эксперты Гаянэ и Рубен Араэлян, как и их родители: лечивший весь Харьков от женских болезней профессор Гидеон и живший в советской «черте оседлости» для частников в Подмосковье известный дантист Израиль Араэлян. Дальше генеалогические познания Иннокентия не простирались, но он был уверен, что и вглубь веков уходили династии повитух, лечебников, дохтуров и целителей. Его родители познакомились в Москве, во втором меде, и были немедленно сосватаны счастливыми армяно-еврейскими семьями, которые не скрывали радости от такого подходящего во всех отношениях союза. Гаянэ и Рубен были абсолютно счастливы, породив через год после свадьбы Иннокентия и немедленно после этого вернувшись в свои обожаемые лаборатории, морги и научные кафедры. Иннокентий рос в семье деда-дантиста, а лето проводил в Харькове у деда-гинеколога – вопрос о том, кем станет подросший Кеша, не вставал. Никто из родных так и не узнал, почему юноша не стал врачом, не стал заниматься собственно лечебным делом, все выглядело естественно: не поступил в медицинский. Правда же заключалась в том, что Иннокентий стеснялся людей и их тел. Его вгоняли в краску их больные органы, его тревожили их испражнения, его раздражала необходимость поддерживать хотя бы формальный диалог с пациентами.

Благодаря аналитическому складу ума, в криминалистике он расцвел. Он последовательно увлекался почти всеми направлениями, разве что графологическая и автороведческая экспертизы оставили его равнодушным. Благодаря тому что Араелян отдал дань и баллистике, и взрывчатке, и трасологии, и еще бог знает чему, он представлял собой уникальный тип эксперта-криминалиста, его можно было бы определить как «женералист»: именно из ему подобных вырастали хорошие руководители криминалистических служб.

В данный момент Иннокентий, пройдя период увлечения дактилоскопией, переметнулся в раздел ДНК-дактилоскопии, которая изучала ДНК в оставленных на месте преступления органических веществах. Это направление было одним из самых дорогих в криминалистике, и сейчас Араелян внутренне ликовал: в деле исчезнувшей жены олигарха никто не поставит препонов, никто не скажет «не раскатывать губу». У него были все возможности исследовать богатую коллекцию крови, слюны, мочи, волос и, самое интересное, спермы с места преступления. Особенно обнадеживающими казались именно образцы спермы: предположить, что женщина в коме добровольно занималась сексом, было невозможно, а, следовательно, появление спермы стало результатом криминальных действий. Получив ордера, Араелян отправил своего лучшего сотрудника, эксперта Нину Молодых, собрать образцы не спермы, конечно, а слюны у всех сотрудников мужского пола элитной клиники, в которой пациентка подверглась сексуальному насилию. Иннокентий возмущенно шевелил армянскими бровями, хмурил высокий лоб и чувствовал испарину на спине.