Но вот уже, по часам, вечереет. Солнце стоит высоко, а заботливая курица-квочка увела цыплят на покой в курятник. Алые цветки ползучего «солнышка» закрылись, за ними свернула лепестки желтая календула. А ведь солнце напрямую в них светит.

А все же – вечер. Садовый сверчок завел свою долгую песнь. Стонет горлица в ветвях высокого тополя. Иволги плач. Остывает солнечный зрак, желтеет.

Свет вечерний. Сияющая в вишневой листве алость вишневых ягод. Тень от дома черна, в ней зябко. Меж деревьев по зелени ложатся желтые полосы вечернего света. Дворовые пауки снуют, спеша к ночи сети сплесть.

В небе – дневная синь и медленный долгий путь высоких, с сияющими вершинами облаков. Из края в край. К вечеру их становится больше. А в пору заката, в западной стороне, они словно замирают просторной армадой. Замирают и загораются от вершин к подножию. И тогда полнеба горит в багровом дыму и пламени. А потом прогорает, оставляя надолго чистую прозелень.

На земле светлые сумерки. День на исходе. Но летняя заря будет светить еще долго. И там, в разливе ее, ясно прорежется серебряный серпик молодого месяца, а рядом – серебряная же молодая звезда.

Назавтра календарный лист скажет: уменьшился день, стал короче, пока ненамного. Капля за каплей, но будет убывать, словно жизнь. Погреемся, пока можно. Поздним утром, на нежарком еще солнцепеке. Потом будет что вспомнить долгой зимой.

В глубине двора, прикрытая зеленью, доживает свой век наша летняя кухня. Давным-давно не беленная, облупленная до глины, а кое-где уже торчат наружу деревянные планки обрешетки, словно ребра у старой коняги. Спасибо развесистой вишне, лопухам да морковнику, что прикрывают ее старость и немощь. Торчит из зелени лишь обомшелая крыша.

Когда-то, в прежние годы, наша летняя кухонка стояла, словно игрушка: помазанная и побеленная, крохотные оконца сияют чистотой. Строил ее старший мой брат Слава.

А прежде, после войны, от нужды и бедности да по старым обычаям, в каждом дворе, недалеко от хаты, обязательно имелась летняя печурка ли, комелек, которую у нас на Дону именуют горнушкой ли, горном.

Ладилась она просто: ямка в земле, над ней – невысокая кладка дикого камня на глине, а сверху – чугунная плита и труба торчит – вот и все нехитрое строенье. Но без него – не обойтись. В летнюю пору не с руки в доме печку топить. Во-первых, жара будет в хате. Не продохнешь. И дров, как говорят, не настатишься, то есть не напасешься. Дрова надо к зиме беречь. Край наш степной. А летнюю печурку можно топить всяким бурьяном да щепками, при нужде подкладывая кизеки, то есть сушеный навоз.

Дворовый горень – любой печке замена. На нем чайник кипит, пресные пышки пекутся или блинцы, варится молочная пшенная каша с желтыми пенками или польская, тоже пшенная, но с толченым салом да луком, в большом разлатом казане, который зовется каймачным, закипает, а потом томится молоко: «вечерешник» да «утрешник». Томится долго, пока не станет густым, коричневым и не покроется сверху розовой пенкой. В свою пору на горнушке нардек варят, арбузный мед.

Была и у нас во дворе такая печурка, сложенная из старого кирпича.

Позднее дворовые горнушки ушли, их заменили летние кухни ли, стряпки: дощатые или плетневые, обмазанные глиной домики, малые, словно скворечни, лишь бы уместилась печка, кухонный, он же обеденный, столик да самодельные полки с немудрой утварью. В этих кухнях и возле них, под навесом или в тени развесистого дерева, словом, на воле, текла долгая летняя жизнь. Здесь варили еду, кормились, принимали соседей, гостей, стирали, вечерами беседовали…