Я, конечно, ушёл с колонной в гостиницу, ведь все очень устали и мало ли что. Без всяких происшествий колонна исчезла в недрах своего корпуса, и всё тревожно успокоилось. Поняв, что пена у меня в голове требует немедленного долива хоть какого топлива на мембраны митохондрий, я стал его доливать. Герман смотрел на это дело очень неодобрительно, но, вероятно, полагал, что я знаю, что делаю.

Перед тем, как всё окончательно затихло, я озвучил ему в плане безумия одну посетившую меня идею: если у нас сложились сегодня такие хорошие отношения с теми, с кем раньше были плохие, то вообще-то говоря, поскольку всем после столь радостного мероприятия хочется подраться, точно так же, как после футбольного матча или концерта, то можно договориться с ребятами и для придания устойчивости возникшей приязни сойтись по старой русской традиции стенка на стенку на стадионе, до которого было рукой подать. Просто для развлечения и закрепления отношений.

Конечно, такая перспектива не могла не вызвать на лице Германа мечтательного выражения, но как человек абсолютно ответственный, он понимал, что никаких физиологических организационных ресурсов на это уже нет, остались только неприкосновенные резервы. Поэтому моё предложение, как я думаю, с сожалением, он отклонил, в чём и был совершенно прав.

Но непережжённый адреналин всё равно требует жертв. Инна, которая была комендантом внутреннего размещения нацболов в гостинице, потом отчитывала их:

– Я понимаю оторванные номера комнат, я понимаю выброшенный из окна телевизор, но кто насрал в ванну!??

Вы скажете «фи!», но вспомните, кому вы насрали в душу? – а они помнят. За исключением того, что кто-то насрал в ванну, а так и не было выяснено, кто именно, и эта часть съезда завершилась благополучно, но она не была последней.

С городскими властями пытались согласовать марш на следующий день после съезда. Власти решили поиздеваться и нам определили время в полвосьмого утра, то есть в полной темноте, и какой-то коротенький боковой переулок, длинной от силы километра два. Решили не отказываться, а пройтись хотя бы для самих себя.

Неправым всё всегда выходит боком. Мы построились в полной темноте в количестве, которое в десятичных дробях должно бы быть округлено до тысячи, подняли все свои знамёна, а их было много, потому что надеялись на хороший, приличный марш, в том числе и очень больших – на удочках, и двинулись по переулку. Переулок был ночной, тёмный, узенький и коротенький, НО! По нему шёл городской транспорт, и люди в это время как раз ехали на работу очень плотным потоком – троллейбусы стояли практически впритирку.

Представьте себе, как это выглядело для их пассажиров! Вся улица заполнена сосредоточенной толпой, которая куда-то целенаправленно движется, иногда бегом, ранним утром, в темноте, под развевающейся стеной ужасных красных знамён с серпом и молотом в белом круге, которыми их так старательно пугал телевизор последние несколько лет. Я видел их лица… Ни одному человеку в здравом уме и твёрдой памяти никогда не придёт в голову, что всё это происходит только в течение этого получаса и только в этом коротеньком переулке.

# …развевающейся стеной ужасных красных знамён с серпом и молотом в белом круге

Фильм «Ленин в Октябре» в детстве смотрели все, и я думаю, что, по крайней мере, в то время, что троллейбусы и наша колонна осуществляли встречное движение, все были абсолютно уверены в том, что вот это самое сейчас происходит во всём городе, на всех его улицах, во всей стране, и когда они доедут до работы, если, конечно, вредители не взорвут электростанцию, то им объявят, что всё низвергнуто. Я себе представляю, насколько тяжело им было возвращаться из этой реальности в скучный вымысел обычных будней.