– Ванечка, голова не болит? – спросила матушка, слегка отстранившись от меня и принявшись осматривать и ощупывать мою голову.

– Да нет, не болит, – неуверенно отозвался я. Неуверенно, потому что болеть вроде и не болела, но кружилась, и вообще все было как-то странно. Так, словно на тренировке пропустил удар. Нет, удара я никакого не пропускал, иначе еще бы в ушах шумело, да и на ногах я бы не устоял.

Повернувшись к отцу, женщина укоризненно покачала головой.

– Ты, Александр Иванович, мог бы серьезный-то разговор на потом отложить. Может, мальчика надо врачу показать?

– А зачем врачу? – оторопел отец.

– Ты что, не знаешь? – возмутилась матушка. – Кучер не сказал, что коляска опрокинулась, когда со станции ехали и Ванечка выпал? Может, у него сотрясение?

Теперь настал черед беспокоиться отцу.

– Иван, ты как? – спросил он, а потом повторил вопрос супруги: – Голова не кружится? Не тошнит?

Отец тоже принялся ощупывать мою голову. Не отыскав ничего, крякнул:

– Так ничего страшного. Кто из нас из коляски не выпадал?

– Ага, если пьяным ехать, – парировала матушка. – А пьяный-то и с коня навернется, ничего не станется.

– Оленька, отродясь пьяным не был и из коляски спьяну не выпадал, – обиделся отец. – А с Иваном, ежели бы что и случилось, так увидели бы.

Кажется, матушка успокоилась относительно здоровья сына.

– Ванечка, ты, наверное, голоден?

– Папенька меня чаем поил, – сообщил я.

– Чай – не еда! Саша, почему ты не отложил разговор на потом? Мальчик голоден! Умываться – и к столу!

Куда умываться-то идти? А тут уже какая-то женщина в фартуке повела меня вниз, где в закутке рукомойник, вроде тех, что в деревнях до сих пор висят. Сует полотенце. Я бы еще кое-куда сходил, но это, оказывается, чуть подальше. Вишь, позабыл студентик родительский дом, не помнит, где и что.

Умывшись, пошел к столу. Кажется, ничего не перепутал – вилку держал в левой руке, а нож в правой. А чем меня кормили в мой первый день – даже не помню. Ел вроде и вкусно, но все как в тумане. Отвечал на вопросы тоже, словно в бреду.

Несколько ляпов я все-таки допустил. Все перечислять не стану, только один, самый крупный – перед едой-то нужно молиться, а я сразу плюхнулся на свое место. Хорошо, что догадался быстро вскочить, а родители восприняли мою оплошность спокойно – мол, поднабрался господин студент плохого в столице. Опять-таки отмазка была – из коляски выпал и ударился.

После обеда отправился в свою комнату, отыскать которую оказалось непросто. Потыкавшись и глупо поулыбавшись попадающейся навстречу прислуге, попал-таки в собственные апартаменты. Ничего так комнатка. Примерно шесть на восемь, есть кровать, письменный стол, платяной шкап (да-да, именно так!) и этажерка для книг. Обстановка для сына вице-губернатора почти спартанская, но мне больше и не надо. На стенах нет ни картин, ни положенной для учащегося географической карты. Из всех украшений – только образ Николая Угодника. А на стене висит шнурок. Я зачем-то его подергал, и тотчас же явилась горничная, поинтересовавшаяся – не нужно ли барину что-нибудь? Оказывается, это сонетка, с помощью которой можно позвать прислугу. Пояснил девушке (сорока с лишним лет!), мол, ошибочка вышла, отослал ее. Не выдержав, плюхнулся на кровать прямо в одежде и уставился в потолок.

М-да, угораздило меня. Куда, кстати, сознание первого обитателя этого тела девалось? Он тут из коляски выпал, головой стукнулся, я там в ДТП попал. Весело. Если мое тело в реанимации и в него переселится сознание студента из 19 века? Бедный парнишка. Ему-то придется похлеще, чем мне. Ох ты, а ведь там, с этим хреном в моем теле, моя Ленка!