от чувств доспех.
Он свидетель на страсти с садизмом годовщине,
Души, кастрированные им, не подтверждаются статистикой.
Настал салют из лысин Муссолини,
Его встречает изумруд, испачканный истиной…
Он эмбрион страсти в эгоизме Эпикура, с гедонизмом его
разорвавший.
«Так и строилась стихов Астаротовых архитектура», —
сказал Диониса читавший.
Эфирные перси изнасилуют невинную ночь,
Вера вырождена варварской похотью поцелуев.
И лишь ты надменно скажешь величию «прочь» —
Вера кинулась под поезд, постмодерн почуяв.
Мощностью миллион микрон медной минуты
Возвышался циник любвелюб.
Четыре тоны слов, что краше красной ртути,
Пожирает танзанитный Трубкозуб.
Неверный раб вьётся в вере в Данте,
Жаждя доказать: «он не князь – он фюрст»,
Он гнилым красотам команданте,
Леватскую гадюку греющий ГюрзТ.
О ты, боявшийся забвенья срасти своих страстиходов,
Гиацинтный якинт Теорий янтарных яблочник,
Твой наследник Кровь и Масодов Величайший сотворил тебе
памятник
Послестрастие.
На его кипящую красу потомки обопрутся,
Я и ты швырнули Луну в лунку лунцио.
Абсурдизм абсентно орёт в Абруццо —
Наконец спокоен Габриеле Д’Аннунцио…
10. Сосна и молния
Я выше животных, я выше людей,
Скажу – и никто не услышит речей.
Стремясь к облакам, я росла одиноко.
Поэтому выросла так я высоко.
Я жажду… Небесного жажду огня,
Чтоб он поразил, уничтожил меня.
* * *
Любовь сосны и молнии была вечна,
Смертью сосны от молнии огня увековечена.
(Закончена за Ницше)
11. Сомрак галактик
В квазаровой утробе Цефеид таится…
Цинично в Цефеиде целится Цефей.
Искажённая вселенная готова биться,
Из души надежду в нарды перелей.
Гром восьмиокий задыхается от испарин,
Вдоль бытия белёслых – бессилиард Грохочестких надежд,
От которых Райдзин гнетётся.
Галактический гвалт.
В комете проделана пропасть…
Её высокопарный мозг отверг Астарот.
Чёрствой черешней пробита чёрная чёрость.
Из нандовых копий вытек надеждоотвод.
На ложе Львов лён восседал лжелгателем.
Вселенная шаровой фарширована ментальностью,
коль она фуршет.
У Вселенной бинт был бытосквозателем.
У галактик серожителей – нет!
«МыЯ» видел, как впадина вонзилась глубоко,
Скорбящий по страданьям скарабей:
Феникс фееричный ржавеет внутри огнеока,
В желчи галактик скрыта… но не пей.
В гидре греется виная впадина,
Взирающая на окислённых истин океан.
Отныне воля – дивная дохлятина,
Которую сожрал лампадовый Левиафан.
В гидре греется виная впадина,
Взирающая на окислённых истин океан…
Отныне воля – дивная дохлятина,
Которую сожрал Левиафан.
У каждого солнца – из звёздных душ гарем,
К изнасилованиям смыслов строгий.
Пред сущим встал иссушённый тотем,
Растекается смех космоногий…
12. Структура отчаяния
Мы любим бобы, мы любим листву,
И каждый из нас не так уж и сильно любит родню.
НО вы не торопитесь предавать нас огню,
Ибо уже бывали мы на адовом краю.
Став отпрыском проклятой семьи,
Не осознав в мраке-стуже свои кандалы,
Поняв, что раб великий неравны
И король земли поганей,
Кинжалову бурю без страха вонзил,
Дабы унижением ты меня своим не поразил,
Поражён я мглою.
Сам себе смерть неся игрою…
Не обходя грязных контор порою,
Коль знал восьмой круг ада,
То, что поддался чарам ты Алкивиада,
Спроси сам у себя, коль больше и спрашивать-то некого
На могиле мёртвого братца судьбы.
Во имя Алкивидовой мечты,
Ни на что не способной суеты,
И вою вой.
А прежних дел не вернуть порой,
И вою вой.
И стуже мгла.
Хотелось обвинить тебя порой,
Сатана ты мой родной.
13. Смерть Ницше
Тсс… философы… тише:
У львовейника траур. УМЕР НИЦШЕ.
Изнасилован волною мирополис.
Не зрит забвениям зениц властезор.
Из материи живописи Аполлон и Дионис
Выпускают эклектичных экзистенций мракофор.