– Шосс, газеты у тебя? – спрашиваю я.

Шосс что-то раздражённо бурчит. Этим ежеутренним вопросом я ему давно надоел. Я вижу лежащий у него под подушкой пакет с «Фаролами» и отправляюсь в салон.

В почти пустом и чисто вымытом салоне работает телевизор. За одним из столов сидят Михалыч и Саша-Молдаван.

Саша-Молдаван – тоже из экс-советских. Саше лет 45, он молдаванин, и его считают своим и русские, и румыны. Он тоже сначала продавал газеты, но потом устроился где-то слесарем.

Нас с Шоссом он слегка побаивается, так как считает нас сумасшедшими с тех пор, как я однажды, выпив, отловил его в коридоре и спросил:

– Саша! Можно, мы будем называть вас Ваше Величество?

– Можно, – потерянно молвил тогда Саша и поспешил уйти. С тех пор он старается по возможности держаться от нас в некотором отдалении.

Сейчас они с Михалычем собираются завтракать: на столе лежат хлеб, сыр и колбаса, в стаканах дымится чай.

– Буэнос диас, сеньорес! – приветствую я Михалыча и Сашу.

– Буэнос диас! Буэнос диас! – обрадованно сияя лысиной, отвечает приветливо Михалыч. Он любит говорить по-испански, хотя в этом деле еле в зуб ногой. – Буэнос диас! Ке таль сеньор?31

– Здравствуй, сынок, – с опаской глядя на меня, говорит по-русски Саша.

– Сеньор! – продолжает Михалыч. – Бамос бевер… э-э… бевер те кон носотрос! Тома…32 Капитон, как по-испански «стул»?

– Михалыч, может, как-нибудь по-русски? – в один голос спрашиваем Саша и я.

– Как по-испански «стул»?

– «Стул» по-испански силья, – говорю я и, налив себе чаю, беру стул.

– Тома ла силья, и…33 – гнёт своё Михалыч.

– Саша, – говорю я, садясь и стараясь отвлечь Михалыча от упражнений в испанском, – знаешь, что тебе скажу?

– Что? – поднося только что сделанный бутерброд ко рту и с опаской, но и с интересом глядя на меня, спрашивает Саша. Саша весьма любопытен. Вероятно, он надеется, что я раз в жизни скажу ему что-то занятное. Однако вместо информации, могущей быть в чём-то полезной, я декламирую:

Саша, вытянувшись лицом, роняет бутерброд на стол, так как аппетит я ему испортил.

– Вроде, взрослый человек… а такую ерунду несёт, – наконец говорит он, обращаясь к Михалычу. Михалыча же двустишие крайне развеселило – он любит грубые русские прибаутки.

Появившийся Шосс здоровается с Михалычем и Сашей, с отвращением выпивает полстакана альберговского чая, а то, что остаётся, выплёскивает в раковину.

– Ну что, пошли? – нетерпеливо говорю я. – Газеты взял?

– Пошли, – соглашается немного отошедший от вчерашней на меня злости Шосс.

Мы прощаемся с Михалычем и Сашей и выходим на улицу.

– Что, в бодегу? – нетерпеливо говорю я.

– Пожалуй, – отвечает Шосс, которому с утра тоже не очень сладко.

В России я смотрел как-то по телевидению выступление гитаристов Чета Эткинса и Марка Нофлера, которые исполняли инструментальную пьесу «Утро в Мадриде». Да, они знали толк в мадридском утре!

Мадридское утро незабываемо! Воздух свеж и прохладен – это ненадолго, сейчас солнце просто ещё не успело раскалить городской асфальт до температуры газовой духовки. В парках дождевальные установки, вращаясь, опрыскивают водой скамейки, траву, газоны, кусты и деревья; асфальт на дорогах уже вымыт поливальными машинами и ещё не замусорен; на улицах пока малолюдно и чисто; испанцы совершают утренний моцион со своими собаками в парке; обитатели альберга тянутся к метро; мы же идём в бодегу на улице Сумель.

Там мы покупаем две литровых бутылки пива «Агила»34 по 210 песет. Это значительно дороже, чем в магазине, но в бодеге бутылки подают из холодильника – ледяные и запотевшие.

Возвращаясь с пивом в парк, мы встречаем идущего к метро Сашу-Молдавана.