28 +27 = 55 газет. 55 × 200 = 11.000 песет. Думаете, мы получили 11 тысяч песет? Как бы не так: выручка составила более 20.000, так как много денег нам давали просто так, «на чай». По-испански это называется de propina.

В тот день мы посетили шесть баров.

Хотя людей на улицах было ещё очень много, продажу мы свернули около двух часов дня, так как устали стоять на жаре, проголодались, а наша столовая на Палос де ла Фронтера в праздник была закрыта.

Сгибаясь под тяжестью монет, мы, еле передвигая одеревеневшие от долгого стояния на одном месте ноги, двинулись в сторону Алькалы. Выгребая из карманов пригоршни монет, мы отсчитывали тысячи, выясняя, сколько нужно отдать за газеты, сколько отложить на покупку новых, а сколько останется. Оставалось порядочно!

Бар на улице Хенераль Пардиньяс. Новая проблема – по случаю праздника большинство баров было закрыто, а те, что работали, были переполнены.

На тихой улице Хенераль Пардиньяс, что близ метро Гойя (2 и 4 линии), мы всё-таки нашли бар, который был открыт и пуст. Толпы ликующего народа обретались более на главных магистралях города. Усевшись к стойке, мы для начала поменяли у бармена часть тяжёлых монет на приятную и невесомую пятитысячную бумажку с портретом короля, а затем заказали по харре пива.

Кстати, со временем мы догадались, в каких барах охотно меняют стопесетные монеты на «бумагу»: в тех, где есть игровые автоматы. Посетители, чтобы на них поиграть, меняют бумажные деньги на стопесетные монеты, каковые бармену для размена постоянно требуются.

В баре работал кондишен, пиво было изумительно холодным и невыразимо приятным, и мы блаженно отдыхали после уличной жары, пыли, толкотни и проклятых газет.

…Почему проклятых? Если б не газеты, не сидеть бы нам в баре, а уныло ждать вечерних альберговских бокадильос, собирая в процессе ожидания окурки!

Какие бы доходы ни получали мы с газет, торговля «Фаролой» всегда была нам в тягость. Мы с Шоссом никогда не употребляли по отношению к продаже «Фаролы» слов «работать», «заработать»: мы так и говорили – попрошайничать.

Ну что, пойдём попрошайничать? Пора идти побираться! Как у тебя с милостыней? Да что – продал пока три газеты плюс 350 милостыни – и т. д.

Пиво ещё более обострило голод. До вечера было очень далеко. Я указал Шоссу на вывеску с заманчивыми цветными слайдами, изображающими подаваемые здесь кушанья. Мену дель диа по выходным дням в барах не бывает; то были платос комбинадос (комбинированные блюда), было их на выбор восемь штук, стоили они от 500 до 600 песет.

Подумав (есть-то охота!) мы подозвали бармена и заказали по выбранному блюду. В зале были столики, но бармен, видя, что кавальерос желают обедать прямо там, где сидят, постелил нам на стойку бумажные скатерти, разложил ножи и вилки, принёс блюдце с хлебом и поставил перед каждым по большой тарелке с жареными сосисками, кетчупом, яичницей и жареной картошкой.

Ну что ж, не есть же всю эту прелесть всухую! Шосс заказал себе ещё харру пива, ну, а мне уже хотелось чего-то более существенного, и я заказал копу вермута.

Выйти из бара. Впоследствии у нас с Шоссом появилось выражение: «выйти из бара». Это значит – посетить бар, ведь, не зайдя в бар, нельзя из него и выйти. Однако «выйти из бара» значит не просто купить там пачку сигарет, но обязательно посидеть там и чего-нибудь выпить, хотя бы и кофе.

Выходили мы из таких баров, в которых имелись высокие стулья у стойки, ибо нам нравилось сидеть именно на них, облокотившись о стойку бара. Поэтому, выбирая, из какого бара лучше выйти, мы обычно отвергали бары, в которых таких стульев не было. Есть бары сугубо «стоячие» или только со столиками и обычными стульями. Видя такие «неправильные» бары, мы говорили: «ОТСЮДА НЕ ВЫЙДЕШЬ». Имелось в виду, что такие бары не соответствуют нашему вкусу.