Гога и Нодар, конечно, сразу узнали в нас с Шоссом бывших соотечественников, но заговорили с нами не сразу и поначалу неохотно. Позднее я понял, почему. Русскоговорящая публика, обретающаяся на Западе, вдали от границ бывшего СССР, – как правило, весьма сомнительного свойства. В скором времени мы с Шоссом сами в этом убедились.

Пообщавшись с заграничными русскими и поняв, что не в пример лучше иметь дело с неграми, нежели с бывшими соотечественниками, я, заслышав где-то в Мадриде русскую речь, старался не подавать виду, что я русский. Позже я ещё вернусь к этой теме.

Конечно, даже среди экс-советских встречались ребята нормальные. Гога и Нодар, несомненно, таковыми являлись. Ну, что значит нормальные? С ними можно было поговорить о том, о сём, не испытывая при этом неприятных эмоций. Напротив, они нас часто веселили, а мы – их. Мы обедали вместе в столовой на Палос де ла Фронтера, ходили в парк Ретиро, а иногда даже выпивали как за наш, так и за их счёт.

Думаю, Гога и Нодар на меня не обидятся, если я упомяну, что они были любителями покурить чего покрепче табака. Купить у альберговских арабов первоклассный марроканский гашиш, как я говорил, не являлось проблемой. Что касается Гоги, то он также обожал кодеин, который выпрашивал в аптеках следующим образом. Зайдя в аптеку, Гога говорил с жалостливым видом:

– Я турист, я русский, я грузин, – и дёргал себя за кадык. Это должно было означать, что у него кашель: как это сказать, Гога не знал (кодеин считается средством от кашля). Рассказывая об этом, Гога веселился. Кодеин отпускался по рецептам, но, услышав про русского-грузина, Гоге его иногда продавали и так.

Жуки. Куда-то идти с ними было невозможно, так как передвигались они со скоростью 2 км/ч, да и то часто останавливались, так как всегда были погружены в некие астральные мысли. Если была возможность проехать на метро хотя бы одну остановку, Гога и Нодар немедленно направлялись в метро: высокий Гога прыгал через рога (удивляюсь, как при его постоянной заторможенности это у него так резво получалось), небольшого роста Нодар жуковал под рога. Оказавшись по ту сторону турникета, Гога и Нодар мгновенно возвращались к прежнему темпу своего передвижения – они действительно напоминали больших жуков. По билетам они, кажется, не ездили вообще никогда.

Утром они вставали позже всех. Персоналу альберга всегда стоило больших трудов их растолкать. Встав, они, как большие жуки, долго ползали по коридору в туалет, в спальню, опять в туалет, в салон, опять в спальню, опять в туалет и т. д., невзирая на то, что альберг уже все покинули, и персоналу надо было его закрывать.

Выйдя наконец из альберга, они, как жуки, медленно ползли к метро. Утром они иногда продавали газеты, а потом отправлялись в парк Ретиро, где до вечера дремали возле большого монумента Альфонсо ХII у пруда. К ночи они постепенно приползали в альберг.

Утренние разговоры с Гогой. Однажды утром, проснувшись, я услышал, что меня зовёт Гога. Он лежал, и глаза его были закрыты.

– Капитон, – медленно сказал Гога, не открывая глаз, – у тебя есть… э-э… золотой бумажка от шоколада?

– Нет, – сказал я, – а зачем тебе?

– Э-э… – сказал Гога. – Героин курить.

В другой раз, войдя утром в салон, я увидел, что Гога сидит там неподвижно и в полном одиночестве, а перед ним на столе лежит только какая-то большая и массивная никелированная ложка.

– Гога! – сказал я. – А это-то тебе зачем?

– Э-э… – сказал Гога. – Героин делать.

Так делать. Русские слова Гога иногда забывал. Как-то раз он попросил у Шосса рубашку, и он ему дал. Вечером Шосс увидел, что рубашка висит у него на кровати ненадёванная, но выглаженная.