Однажды, когда по привычке Давид лежал во дворе дома под ветвями платана и слепыми глазами смотрел в синее небо он, вдруг, отчетливо услышал блеяние молодого козленка. Давид, хотя и был немощен зрением, но оставался-таки мужчиной, и поэтому напрягся. В голову полезли сразу разные мысли: одна не нужней другой.

– Анна, Анна, – позвал Давид жену взволнованным голосом. – Откуда в нашем доме козленок?

– Добрые люди дали, – был короткий ответ.

– Почто так?

– Я взяла себе работу: прясть шерсть, – уже более терпеливо пояснила жена. – Сейчас шерстяные изделия опять в моду входят.

– Дак, ты же не умеешь…

– Это я так тоже думала, что не умею, но в молодости, бывало наозорничаю, меня в наказание и прясть усадят. Вот, оказалось, сейчас сгодилось – руки еще помнят, как управляться с рогулькой и веретеном.

– За пряжу деньгами платят – почему же козленок появился? – не мог успокоиться Давид.

– Бонус. Через неделю, мой дорогой муженек будет праздник Кущей, вот к нему нам и подарили добрые люди этого аппетитного козлика.

– Разве ты сможешь его сама зарезать?

– В молодости могла… Знаешь, я, когда озорничала, то столько их…

– Ну, а приготовить?

– В молодости готовила.

– Знаешь, что… Может он краденный, – придумав наконец причину, сказал Давид. – Отведи как ты его обратно. Скажи, мол муж, не велит, дисциплина в семье и все такое.

– Эх, муж мой, Давид ибн Товиил – мацу наварил, не порть мне настроение, а то я тебе все сейчас скажу…

– Например?

– Где же милостыни твои и праведные дела? вот как все они обнаружились на тебе! Ну, как? И заметь – это я только начала!

Не став продолжать, гордо вскинув голову, Анна, взяв в руку нож кинулась ловить козленка, который вовсю уже уплетал, как в последний раз, цветы на грядке.

А Давид от такого поворота судьбы расстроился и со слезами и дрожью в голосе обратился с молитвой к Богу: «праведен Ты, Господи, и все дела Твои и все пути Твои – милость и истина, и судом истинным и правым судишь Ты вовек! Воспомяни меня и призри на меня: не наказывай меня за грехи мои и заблуждения мои и отцов моих, которыми они согрешили пред Тобою! Ибо они не послушали заповедей Твоих, и Ты предал нас на расхищение и пленение и смерть, и в притчу поношения пред всеми народами, между которыми мы рассеяны. И, поистине, многи и праведны суды Твои – делать со мною по грехам моим и грехам отцов моих, потому что не исполняли заповедей Твоих и не поступали по правде пред Тобою. Итак, твори со мною, что Тебе благоугодно; повели взять дух мой, чтобы я разрешился и обратился в землю, ибо мне лучше умереть, нежели жить, так как я слышу лживые упреки и глубока скорбь во мне! Повели освободить меня от этой тяготы в обитель вечную и не отврати лица Твоего от меня».

Плакал Давид сын Товиила и молился. Горько плакал и истово произносил слова молитвы. Разве не услышит Господь молитву своего верного раба? Разве не пошлет ему помощь?

Да услышит тебя Господь в день печали

Да защитит тебя имя Бога Иаковлева.

Да пошлет тебе помощь из Святилища

И с Сиона да подкрепит тебя.

Когда-то очень давно, когда еще не было ни истории, ни философии, ни поэзии, ни фотографии – в общем некому было все отобразить или описать хорошенько, мироздание было наполнено множеством похожих друг на друга существ. При всей их внешней схожести, внутри себя, в своей сути одни из них были добрыми и светлыми, другие злыми и темными.

Один (или одно) из них, относящийся к темным сущностям первое время (а время тогда уже было, просто часов еще не было, потому что их еще не придумал египетский жрец Бероз, которого в свою очередь тогда еще не придумал сам Господь Бог) вначале был похож на всех остальных, но после стал изменяться и принимать свой особый, одному ему присущий облик. Почему так случилось? Точно сегодня сказать никто не может, ибо тогда некому было запечатлеть и записать подробно для нас потомков. Может потому так пошло, что самый злейший и заклятый его враг, человек, похожий рядом своих духовных черт на Бога, хоть и получил от ворот Рая поворот, но вместе с этим и обет грядущего примирения. Это существо тоже, в принципе, могло бы претендовать на примирение, но что-то у него не сложилось.