Не один год уже провела Нэсрин, прислуживая семье Рагуила Экбатанского. Много чего поведала из жизни хозяйской, много чего себе поняла. Главным же выводом, было признание того простого как три монеты факта, что ее хозяева, хотя и числятся в городских списках как люди весьма достойные и очень богатые, но в сущности, смотря правде в глаза, все же остаются людьми простыми и достаточно малопрактичными. И жизнь их семейки была бы гораздо туже по всем параметрам, если бы у них не было ее. Она создавала уют, она создавала спокойствие, она подсказывала хозяйке самые удачные советы и, в конце концов, она прекрасно управлялась со всем на кухне. А счастливой семьи без вкусного обеда ни за что не бывает.
– Всем они обязаны мне, – часто говорила Нэсрин сама себе, когда оставалась одна. Со временем она стала подозревать в себе потребность «более настойчиво» помогать в доме. Ну а теперь чувствовала даже обязанность заботиться во всем о молодой хозяйке и ее стариках-родителях. Ведь, если не она, то кто!
Одно только омрачало ее привычный рабочий ритм – она стала за собой замечать, что пришептывает при разговоре. Сначала не так заметно, но со временем слышалось сильнее и сильнее, особенно когда учила молодую хозяйку понятиям жизни и при этом слегка волновалась. Вот и сейчас ей слышалось мягкое шипение, парящее за чуть выкрикнутыми, но мудрыми и справедливыми словами.
Дошипелась. Сарра вытерла тыльной стороной своей изящной ладошки слезы и с размаху звезданула кулаком в ухо служанке. Нэсрин заскулила.
– Что нас бить за них? Они умерли: иди и ты за ними, чтобы нам не видеть твоего сына или дочери вовек! – завизжала похожая на оглоблю Мэхдохт.
Сарра было прицелилась во второй раз, но в этот миг во дворе послышались шаги старого Рагуила и матери Едны, вернувшихся с базара. Служанки в секунду испарились, лишь Сарра, размазывая по лицу слезы пошла встречать родителей.
– Сарра, дорогая, золото мое, что случилось? – воскликнул отец, в то время как мать прошла прямиком на кухню. Было видно, что Рагуил на базаре уже успел выкурить кальян и теперь «благодушествовал».
– Ничего, папа, прорвемся. Идите отдыхать…
И Сарра проводила отца на мужскую половину дома.
Оставшись одна, девушка теперь уже вовсю дала волю своим эмоциям: громко всхлипывая и подергивая плечами она стала горячо молиться:
– Благословен Ты, Господи Боже мой, и благословенно имя Твое святое и славное вовеки: да благословляют Тебя все творения Твои вовек! И ныне к Тебе, Господи, обращаю очи мои и лице мое; молю, возьми меня от земли сей и не дай мне слышать еще укоризны! Ты знаешь, Господи, что я чиста от всякого греха с мужем и не обесчестила имени моего, ни имени отца моего в земле плена моего; я единородная у отца моего, и нет у него сына, который мог бы наследовать ему, ни брата близкого, ни сына братнего, которому я могла бы сберечь себя в жену: уже семеро погибли у меня. Для чего же мне жить? А если не угодно Тебе умертвить меня, то благоволи призреть на меня и помиловать меня, чтобы мне не слышать более укоризны!
Так молилась и горько плакала молодая Сарра. Молилась и плакала. Молилась и плакала. И разве Господь не обратит взор свой на слезу невинной девушки? Семь раз невинной!
Вернемся же на время обратно в славный своей историей, и богатый, своими дворцами и парками город Ниневию, в дом некогда вызывающего у соплеменников тихую зависть богатого, а ныне больного и оставленного родственниками, соседями и друзьями бывшего поставщика царского двора правоверного иудея Давида.
Давида с семьёй оставили в беде все, даже слуги. Первое время болезни помогал племянник Ахиахар: вначале присылал деньги, потом вместо наличности Анна стала получать от него продукты, потом закончились и они. Давид с Анной не обижались на племянника, понимали, что человек на ответственной государственной работе: совещания, заседания, доклады начальству, выездные проверки подчиненных, банкеты за получение наград, банкеты за раздачу наград, банкеты у царя, банкеты у министров – за день так набегаешься, что и гарем свой посетить сил нет… А еще и о больном родственнике печись! Видать запамятовал, ну с кем ни бывает!