Через два года после его рождения, одной холодной зимней ночью, отец истерично оповестил семью о том, что им предстоит бежать. В Швеции у них есть знакомые, Данила даже владел этим языком, но он ему не пригодился, ведь через год его забрала Англия учиться на литератора, когда ему было восемнадцать. Александр до сих пор не знал подробностей такого резкого переезда, хотя с учетом холода в их семье это было ожидаемо.

В день их первого знакомства Франциска не узнала большего. Выходя из автобуса на нужной остановке, она оставила ему на клочке бумаги свой номер телефона, после чего они распрощались. Легкие переполняло золото счастья, необъяснимое, не имеющее своего исходника, оно просто оказалось в ней и было весь оставшийся день.

Такое было и у Александра, только на задворках сознания, где чувства самые яркие и отважные, дабы противостоять другим обстоятельствам. Только спустя годы Франциске предстоит узнать о том, что ещё, помимо детского смеха, было в день их первого знакомства.

Александр вышел на своей остановке, дошел до дома и поздоровался с родителями, которые быстро усадили его в машину. Ему нравилось делать вид, что он не знает, куда они едут. В какой-то период жизни он начал задумываться о том, что на самом деле и вправду не знал. Дождь уменьшился, и вместо непрерывного ливня с неба моросили капли, танцующие уже обычный вальс.

«Я подумал о том, что в крыше машины есть дыра, из-за чего у мамы на щеке тоже появилась капля дождя. Она не разговаривала со мной, а папа лишь говорил, что ничего страшного в нашей поездке нет».

На самом деле они ехали в лечебницу «Зигмунд» при церкви, которая предназначалась для детей с психическими отклонениями. Дело в том, что у Александра были навязчивые кошмары, существующие и в его снах, и в реальности. Некая тень, лежащая в ванне с кровью, мерещилась ему чаще, чем он помнил об этом, а помнил он всегда. У галлюцинации были видны глаза, наполненные слезами. Он не помнил себя без этого, началось ли это при рождении или, может, вовсе в утробе матери, когда жизнь лишь начала зарождаться – угадать нельзя.

В тот день они приехали в «Зигмунд» на первый прием к психологу. Лилис Брайс, у которой был Александр, никогда не отличалась проницательностью. Поверхность ее незаинтересованности была такая же гладкая, как и оболочка мозга, в которой, соответственно, не было извилин.

– Мальчика мучило одиночество, быть может, у него был воображаемый друг, но затем могла появиться ненависть к дружбе в целом, и, не заметив этого, его мозг превратил этого друга в страшный образ.

– Но у меня появилась подруга, – с улыбкой сказал Александр.

– Что? Почему ты нам не сказал раньше?

На это он не удосужился ответить, просто продолжил улыбаться, что ставило в глупое положение родителей и психолога.

– Не мог бы мальчик оставить нас наедине? – отрезала Лилис, чье сухое лицо начало напоминать вопросительный знак.

– Конечно, мисс Брайс. – Отец чуть ли не пинком выпроводил сына из кабинета.

После щелчка двери диалог тут же продолжился.

– Ну что ж, теперь я бы хотела вас оповестить о серьезном обстоятельстве вещей, – вздохнула женщина, сложив руки на кресле. – У вашего сына признаки развивающейся шизофрении.

Мать ахнула, а отец сделал злое каменное лицо, которое будто бы парило перед его головой.

– Этого не может быть! Да, наш сын, ну, мягко скажем, не подарок…

– Далеко, – бестактно добавила мать.

– Но он не шизофреник! Просто странный мальчик.

– Господин Воробьев, я – психолог, работающий с такими детьми на протяжении двадцати лет! – Как же она была горда сказанным. Ее палец, похожий на ветку, судорожно поднялся вверх. – И я могу вас удостоверить в правдивости своих слов, пусть и печальных. – Лилис хитро сверкнула глазами с отцом мальчика, будто что-то скрывая.