С этим решительно невозможно было смириться.

И вот однажды тёплой осенней ночью она выбралась из окна, перелезла на платан и огляделась. Луна освещала высокую каменную стену справа – она отделяла территорию пансиона от города. А впереди еще днем на прогулке Ольви приметила очень симпатичный орешник, росший у самого края не такой уж высокой каменной ограды – именно за ней был корпус младших. Перебраться туда не составило большого труда, и вскоре Ольви с бешено колотящимся в горле сердцем смотрела на окна младшего корпуса. Было тепло, и все окна были распахнуты. Где мальчишеские спальни, она помнила хорошо – что там было помнить, всего-то второй этаж. Нехитрый план был готов: влезть на дерево и, балансируя на ветках, заглянуть в ближайшие три окна. Если там не будет Ориена – слезть и попробовать заново с соседним деревом. Младшекурсники спали по трое – значит, пяти попыток должно хватить.

Хватило двух. Ольви едва сдержала торжествующий крик, когда в бледном свете луны показалось – или угадалось? – родное лицо. Кровать Ориена стояла у самого окна. Ей решительно везло сегодня! Мягко спрыгнув в комнату, она зарылась пальцами в светлые кудри брата, тем самым жестом, каким будила его дома, в детстве, когда тайно пробиралась к нему ночью. Это сработало и сейчас: его глаза открылись, и Ориен тут же вскочил на кровати, а Ольви схватила его и прижала к себе.

А потом они сидели на толстой ветке за окном и, болтая ногами, взахлеб рассказывали друг другу, как жили эти два долгих года.

– …Папа купил новую лошадь, и Кэрто её объезжал… Ух, злая! Она его раз пять чуть не сбросила…

– …Кто, говоришь, у вас по математике? Мин Милан? Ну, не повезло вам… Он строгий, ужас!

– …А Гиэла, ну знаешь, дочка Асту-советника, когда ты уезжала, она ещё совсем маленькая была, так вот она как-то такое сказала! Что гибены от нас отличаются только глазами и волосами, а кираны только кожей, а так мы все одинаковые! Надо же было додуматься! Асту ее потом наказал…

– …А каждый третий день на кухне дежурит Сильва – невысокая такая киранка, толстая и все время улыбается, и у неё красная лента в волосах – так вот, она очень добрая, у неё что угодно можно выпросить, даже в запрещенное время: и булочки с изюмом, и пончики, и крендель…

Они бы болтали и болтали, но луна поблекла, возбуждение от встречи схлынуло, и Ориен все чаще тер кулаками глаза, да и Ольви приходилось подавлять зевки. Они обнялись еще раз на прощание, и Ольви поклялась приходить как можно чаще, каждую ночь! Ну может, не совсем каждую, но каждую вторую – точно! Спустившись с дерева, она задрала голову – светлая макушка брата торчала над подоконником. Они помахали друг другу, и Ольви побежала обратно.

Пока не похолодало, она и правда приходила почти каждую ночь. Ориен всегда ждал ее, не ложился спать, часто припасал для неё булочки и пышки от Сильвы. Но однажды с моря задули холодные ветры, начались дожди, а потом и заморозки, листва облетела, и уже невозможно было спрятаться от всего мира в густой кроне. А вскоре обледенела и ограда. Зимой Ольви сидела, нахохлившись, у окна, смотрела на снег во дворе и считала дни до весны.

Весной все повторилось, и целое лето – и следующее лето тоже – Ольви, донельзя гордая собой, тайно лазала к брату. В конце концов она перестала даже прятаться. Определенно, жизнь в пансионе в конце концов оказалась не такой унылой, как Ольви думала вначале! По крайней мере, вторые два года.

Два года! Она совершенно упустила из виду, что в двенадцать лет изолированное обучение начиналось уже у Ориена.

– Нас с осени переводят в новый корпус, – сообщил он ей, когда они, по обыкновению, сидели на «своей» ветке.