– Знаешь, я спрашиваю не потому, что стерва и хочу подловить тебя на лжи. Я просто хочу понять, где ты витаешь. Рихи звонил мне на прошлой неделе, – вздохнула она. – Он беспокоится. Мы все беспокоимся.

Вдалеке прозвучала сирена. Бенни ещё не вернулся?

– Ну-у… Нет причин для беспокойства. Серьезно. Завтра интервью на ЦДФ. Все путём.

Я почесал лоб, снова подёргал ногой. Хотелось закончить разговор прямо здесь, пока он не изошёл на многозначительные вздохи и чувство густой обессиленности. Грета и правда вздохнула, но разговор всё же закончила.

Внизу хлопнула дверь. Я сорвался ко входу в квартиру. Мне был нужен Бенни – живой человек, из плоти и крови, который ничего не знает о моей жизни, который просто плеснёт мне пива – или чего покрепче – и будет без конца травить австралийские байки. Но это был не Бенджамин, а сосед сверху. На секунду я подумал, что стоит позвонить отцу. Плохая идея. Тогда Клаусу?

Вспомнив, что при переезде в эту квартиру притащил с собой коробку с разным сентиментальным хламом, я вскочил с дивана. Заваленная сверху книгами и пластинками, она несколько лет не сдвигалась с места в углу за шторами большой комнаты.

Я по-турецки уселся рядом со шторой, выудил из кучи коробку и долго всматривался в неё. Коробка как коробка. От моих чёрных Адидасов 43 размера. Перехваченная длинным обувным шнурком. Я снял крышку и поморщился при виде содержимого: фестивальные браслеты, наши первые флаеры, первая афиша. В отдельном конверте – старые фотографии с истрепанными уголками: я и Феликс, я и футбольная команда, Рождество 2004 года (с мамой, за столом и с кучей еды), ЛенцВернерКох на Шильдергассе21. Официальное письмо из университета о моем отчислении. Под бумажками – моя любимая футболка с Марадона. Счастливая. Клаус привёз ее из школьной поездки в Барселону. Я очень гордился, что она моя, и надевал под футболку с моей фамилией перед каждым важным матчем: на удачу.

В самом низу коробки было то, ради чего я вскрыл этот ящик пандоры, наполненный удушливым хлором прошлого: записная книжка. А в ней старый номер матери. Я никогда не приближался к нему так близко, как сейчас. Но мне нужно было знать, то ли запечатлено на фото, что я думаю.

Я просто наберу номер и спрошу. Займёт не больше минуты. Я даже не успею словить сердечный удар. Вернувшись на диван, я дрожащими пальцами набрал ее номер, промахиваясь и нажимая неверные цифры.

В ухо врезался женский голос «Вызываемый вами абонент не существует».

Ещё бы. Пятнадцать лет прошло.

Отложив телефон и выключив свет, я лёг на диван и долго смотрел в потолок, пока он не начал дрожать между сном и реальностью. Тени расползались по углам, трогали меня холодными пальцами и нашёптывали что-то неразборчивое северным ветром со Шпрее.

Шум ветра сменился на хрип с присвистом: на дерево у окна взгромоздилась стая ворон. Птичьи шеи вытягивались, глаза лихорадочно вертелись в поисках, чем бы поживиться. Стая сорвалась с дерева и обосновалась на козырьке Штрауса. Феликс подливал пиво в ладонь и поил огромных черных птиц прямо с рук.

… Когда я проснулся, комната была залита мартовским солнцем. За окном постукивали молотки рабочих, выкладывающих тротуар брусчаткой.

Бенджамин складывал в коробку разбросанные мною накануне бумажки и фотографии.

– Тебе звонил твой друг. Я не будил тебя, но – прости – ответил на звонок. У тебя встреча в двенадцать. Просил напомнить.

Я вскакиваю. Ищу взглядом фото. Оно валяется у дивана. Я все ещё не знаю, что со всем этим делать.

– Который час?

– Почти одиннадцать.

– Шайзе…

Бормоча под нос ругательства, я вваливаюсь в ванну. Беспорядочно лью на себя шампунь: чем больше, тем лучше.