– Степашин, почему он не в районном морге?

– Трудноопознаваемый не криминал. Учреждение здесь научное, лицо по частям восстанавливают. В случае запроса от ищущих родственников и за монету, естественно.

Бестеневая лампа в соседнем помещении чернит и без того черный мрамор столов. Резиновая клеенка непонятного, в желтизну, цвета горкой на чем – то, но никак не человеческом теле. Сергеича интересует оставшееся содержимое карманов под клеенкой. Отпечатками, шрамами, зубами, наколками, одеждой и т. д. займутся после перевозки в экспертизу; полный отчет при удачном стечении обстоятельств, чтобы протащить через компьютер, – не раньше вечера.

Степашин снимает пиджак, закатывает рукава рубашки.

– Перчатки-то есть? – длинно – тягуче сплевывает.

– Найдутся.

Все в запекшейся крови. Рубашка разорвана в лоскуты. Штаны под внутренностями. Ухватив за полуоторванную ногу, Степашин стряхивает все это с пояса. Рука скатывается и глухо стукается об пол. В переднем кармане штанов – два небольших ключа на кольце, бороздка сложная. Все.

– Без документов. Зря я тебя разбудил, Сергеич.

На столе в дежурке весь улов – пустой бумажник, деньги в бурых пятнах, явно золотая цепь, часы. К этому прибавляются ключи.

– Дежурный смену не нашел. Дома, говорит, нету.

– Бог с ними. – Сергеич подписывает протокол изъятия. – Часа через три приедут за ним. Служите.

Скоротечна июньская ночь. Светает, и муторность настроения сглаживает ленивое щебетание птах в гуле ошалевших от свободы асфальта троллейбусов.

– Ну, ты домой, Сергеич?

Степашин остервенело топает по педали газа, стараясь оживить чихающее творение советской инженерной мысли.

– Нет, Саша. Поехали в контору досыпать.

Творение наконец – то ревет. Возмущенно.

Улицы пусты, поток свежести в окно. Чистит мозги от чехарды мыслей.

– Что думаешь, Сергеич?

Угомонился Степашин – сбросил темп, светофора послушался, вопросы странные задает. Умаялся. Две недели коту под хвост. Ни-че-го. Полный ноль. Может, теперь что-то вызреет? С‑4, радиодетонатор – с большим допуском можно привязать к делу Манцева. Вечером будет лицо убиенного хлопца и, может быть, что-то еще. Ключи – тысячная процента, но своеобразные… Вот и все, Саша. О чем мне еще думать? Что часа через три с меня шкуру будут спускать с истерическим ором? Что по стране импортный пластид уже пятилетку рвут? Ключи? Ну, чокнутый он. На сложных мини – замках съехал. Нет, надо выспаться. Осточертела вся эта убъективная[3] реальность!

– Терехин в убиенном полностью уверен?

– Да. Вагон полупустой. Все сидели, и он тоже. Взрыв шел от живота. Со стороны или снизу – разбросало бы. Ноги бы улетели точно.

Словно не Ленинский проспект, а другой мир, в котором разумное научилось перемещаться несколько иным способом – ничего не сжигая, не отравляя и не уродуя. Спали бы и спали, дорогие сограждане. Утро разгорается. Солнце, притаившись за домами, скользит по крышам пока ласковыми, но уже яркими и мощными лучами, лукаво намекая на нещадное дневное пекло.

– Ладно. Занимаешься ключами. Терехину отдаешь загадочный БМВ, и пусть по бомбам дальше роет. Остальным еще раз осмотреть вагон и на свидетелей. У меня в десять ковер. Потом буду в НТО. В семь вечера собираемся. И побрейся, ради бога.

Дмитрий Васильевич

Москва, 03.06.1995, 08:55

Нет, дверь подъезда не распахивается. Дверь с силой бьют изнутри, и возникает проем, в котором ослепительное солнце сияет золотом оправы очков, переливается на ткани костюма и даже несколько скрадывает пятна ярости. Умело сдерживаемая, она обуревает председателя правления паевого коммерческого банка «Фортус» господина Кедрова Г. С., тридцати четырех лет, родом из отдаленной губернии, пролетарского происхождения, образование высшее.