Вторая избирательная кампания прошла под флагом решительного преобладания партийных списков над «дикими» беспартийными кандидатами. Процент бюллетеней с партийными списками поднялся с 30–40 % в первую избирательную кампанию до 85 % – во вторую. Эффективным способом устранения опасных для правительства политических противников на выборах во II Государственную думу стала так называемая легализация партий. Только легализованным политическим организациям создавались благоприятные условия для предвыборной борьбы, разрешалось проводить предвыборные собрания и митинги, распространять агитационную литературу, бесплатно получать готовые бланки избирательных бюллетеней и т. п. По закону от 4 марта 1906 г. об обществах, союзах и собраниях каждая политическая партия должна была легализовать свои учреждения в трехнедельный срок со дня опубликования закона, впоследствии продленный министром внутренних дел до 6 недель. Легализация заключалась в регистрации устава партии после его рассмотрения в Особом присутствии. С возникновением в стране политических партий российское правительство решило их рассортировать «путем признания безвредных для него партий и запрещения враждебных».

По воспоминаниям кадета В.А. Маклакова, «отказ «либеральной» общественности помочь Столыпину в период первого междудумия, неловкие меры, которые он относительно нее принимал, привели к разрыву между ним и теми, кто, как и он сам, хотели правового обновления нашей страны. Общественной опорой Столыпина благодаря этому стали те, кто реформ его не хотел и видел в нем только «сокрушителя революции». Этот лагерь «людей испугавшихся» был тогда очень велик; к нему примкнули и бывшие «либеральные» люди, участники освободительного движения, которых оттолкнула перспектива революции и демагогии I Государственной думы. Столыпин стал их героем… Но у нас была конституция, и Столыпин от нее не хотел отрекаться. Каков бы ни был Избирательный закон 11 декабря, которым в свое время возмущались левые партии как недемократичным, этот закон обеспечивал голос на выборах и тем, кто остался верен заветам освободительного движения. Столыпину нужно было поэтому добиться поддержки тех слоев населения, которые не шли покорно за властью и посылали в Думу определенно оппозиционные партии. Заключительным актом первого междудумия, который был бы показателем успеха Столыпина, должны были быть удачные выборы в новую Думу»120.

Именно с этой целью, чтобы «примирить с собой этот слой избирателей, Столыпин и хотел провести ряд полезных и популярных реформ. Они… не могли этой цели достигнуть. Но он решил не пренебрегать и более легким приемом – нажимом власти на выборы… он не ставил официальных кандидатур, не рекламировал их, предоставил партиям сражаться друг с другом, но зато он стал терпеть и поощрять более бесстыдное дело – насилие над избирателем. Этим он увеличил озлобление против себя. Размеров этого насилия не нужно преувеличивать… Вмешательство в выборы старались скрывать. Но и население к нему было чрезмерно чувствительно. Малейшая подобная попытка его оскорбляла и оно уже жаловалось на давление там, где его, в сущности, не было. Так, когда по предложению министра внутренних дел Сенат дал толкование некоторым статьям выборного закона, это обогатило наш язык ироническим термином «разъяснение». Так стали называть всякое «нарушение права»121.

Октябрист В.В. Бартенев утверждал, что «октябристы и кадеты совсем перестали собираться летом 1906 г., особенно с осени; продолжали или, вернее, начали собираться одни левые. Собрания происходили вполне конспиративно, и полиция о них ничего не знала… Движение уходило в подполье, но, кроме того… оно распространилось шире в глубине простонародья, которое становилось все более оппозиционным. Полицейский надзор там был не действителен: глухо бродившие глубины народных масс выражали свои оппозиционные и демократические чувства словами, не поддающимися начальственному уловлению, именно потому, что слова-то эти «обывательские», а не «политические». Среди крестьян тоже совершался какой-то перелом: вера в прежние авторитеты сильно поколебалась. Сплошь и рядом приходилось слушать разговоры, радикализм которых просто поражал»